— Ну-ка,
выметайся отсюда, козел, да по-быстрому!
— Да что вы,
ребята, меня милиция сюда определила, — запротестовал Кузьма.
— Ах, милиция!
Его били долго
и со знанием дела. Затем вытащили из каморки и положили под стенку. Через час
Кузьма очнулся, сел и ощупал голову и разбитый нос. Встав, он, пошатываясь,
снова побрел по улицам. Его мучили голод и жажда. Он подобрал пустую консервную
банку и вычистил пальцем масло и рыбные крохи. Почерпнул этой банкой из реки и
вдоволь напился, хотя вода отдавала керосином. В каком-то дворе, покопавшись в
помойке, он вытащил полбуханки заплесневевшего хлеба и кусок скользкой от слизи
колбасы. Хлеб он поскреб о камень, а колбасу помыл в реке. Пообедав, чем Бог
послал, Кузьма вышел за пределы города и зашагал по Киевскому шоссе.
Через
несколько дней он добрался до Гатчины. В Гатчине ночевал в заброшенном сарае,
где ночью его укусила за палец крыса и ужасно одолевали блохи. Он шел по
дорогам на юг, побираясь по пути, везде протягивая к людям свою шершавую руку.
И, худо-бедно, но ему подавали: из деревенских домов больше хлебом, на
городских улицах даже денежку... Однажды он за день нащелкал столько, что
хватило даже на бутылку пшеничной сорокаградусной, которую он осушил на ночлеге
в лесу. В другой раз его приютили в монастыре преподобного Саввы Крыпецкого —
монастыре бедном, но страннолюбивом. Отец кашевар наложил ему полную миску
перловой каши, дал большой ломоть хлеба и кружку крепкого чая. Кузьма ел жадно,
набивая утробу крутой кашей впрок, взахлеб пил чай и по-собачьи благодарно
смотрел на отца кашевара.
Тот жалел его
и говорил: “Ты, Кузьма, не забывай, что все же ты человек и носишь образ Божий,
покайся и не греши. Неси свой крест терпеливо и безропотно, раз уж тебе выпала
такая доля. На все воля Божия. Тяжек твой грех. Убил ты человека, аки Каин
окаянный, вот и неси свой крест в покаянии и смирении. Прибейся к какому-нибудь
делу, трудись, молись, и, может быть, Бог отпустит твой смертный грех. Сходи-ка
к нашему игумену отцу Варахиилу, вдруг он оставит тебя здесь”. Отец Варахиил, с
большой апостольской бородой и добрыми синими глазами, пожалел Кузьму и дал ему
червонец, но в приеме отказал, сказав, что у них уже своих бомжей под завязку.
Выйдя из Крыпецкого монастыря, Кузьма шел дальше на юг, раздумывая о словах
отца кашевара: кайся и неси крест свой! Трехдневное пребывание в монастыре
как-то благотворно подействовало на него, и он даже перестал тайком ловить и
скручивать шеи деревенским курам и сдергивать с веревок сохнущее белье.