Профессор
Валентин Феликсович Войно-Ясенецкий, он же архиепископ Лука, будучи
священнослужителем, никогда не оставлял своей врачебной и научной деятельности.
Он был ведущим специалистом в области гнойной хирургии, ученым мирового
значения. Но это не спасло его от репрессий; он прошел через тюрьмы, лагеря и
ссылки. Только с началом войны с Германией, когда в госпиталях оказалось
большое число раненых с гнойными осложнениями, о профессоре Войно-Ясенецком
заново вспомнили.
О большой
смертности раненых было доложено Сталину, который с удивлением спросил:
“Неужели у нас нет крупных специалистов в области гнойной хирургии?” Ему
ответили, что есть такой, но он в ссылке в деревне Большая Мурта под
Красноярском.
Немедленно
последовало решение: “Из ссылки возвратить, ученые труды опубликовать,
предоставить все условия для работы”.
А в 1946 году
в центральных газетах было опубликовано сообщение о том, что профессору В. Ф.
Войно-Ясенецкому за его научные труды, способствующие успешному лечению
раненых, присуждена Сталинская Премия первой степени. Архиепископ Лука
пожертвовал ее сиротам — детям войны.
Я стоял в
церкви и смотрел, как народ подходит к архиепископу под благословение. Люди
тихо, с благоговевшем целовали крест и руку, руку архиепископа-хирурга.
Я думал: вот
человек легендарной судьбы, который без сомнений идет по бурному морю жизни и
не тонет в его пучине, как тонул усомнившийся Петр.
Вечером того
же дня я лежал у себя в комнате и решал: идти мне к владыке Луке или не идти?
Мне необходим был совет: как жить дальше? Потому что жизнь зашла в тупик, я уже
не видел в ней смысла, хотя мне не было еще и тридцати лет. Удушливая советская
повседневность окрасила мир в серые, блеклые тона, породила безотчетную тоску.
Я слышал, что
владыка доступен и принимает всех, кто к нему обратится. Наконец я решил
обратиться сперва со своей больной ногой, которая была у меня повреждена со
времен войны.
Свое намерение
я смог осуществить только в начале осени в Симферополе. Предварительно у
сведущих людей я узнал, как подходить к владыке под благословение, как вести
себя у него в покоях, чтобы не попасть впросак. Выбрав подходящий, по моему
разумению, день, я направился на прием. Двери мне открыла келейница, которая
попросила подождать в приемной, а сама пошла доложить о моем приходе.
Вскоре она
вышла со словами: “Пожалуйста, владыка Вас ждет”, — и ввела меня в большую
светлую комнату. Как она была обставлена, я совершенно не помню, потому что все
мое внимание было направлено на владыку. Он сидел в большом старинном кресле,
спиной к окну, облаченный в светлый кремовый подрясник, подпоясанный поясом, на
котором были вышиты золотистые колосья ржи и голубые васильки. Ноги его, обутые
в мягкие домашние туфли, покоились на низенькой скамеечке. Я стоял в дверях в
каком-то замешательстве.