…Накануне отъезда в монастырь Надя пошла в собор. Отстояв вечерню, поспешила на остановку, чтобы доехать до дому и успеть собрать вещи. Но тут ее поджидало искушение – шел дождь, а автобус, как назло, ушел у нее перед носом. Поэтому ей не оставалось ничего, как ждать другого. И тут…
— Надя! Слава Богу!
Она недовольно обернулась. Рядом с ней стоял запыхавшийся Степа, которого она все эти недели избегала. Он раскрыл над ее головой свой старый черный зонтик, что оказалось весьма кстати – дождь был сильным. Но все равно Надя была недовольна появлением Степы – ведь в мечтах она уже видела себя «Христовой невестой». А тут, как назло, в самый решительный момент некстати появился этот Степа. Вот искушение! И, желая поскорее избавиться от искушения в лице ничего не подозревавшего Степы, Надя резко спросила его:
— Тебе чего надо?
Он явно опешил:
— Так…ничего. Просто ты стала какая‑то странная, Надя. Что случилось? Может, я смогу тебе помочь?..
Это окончательно разозлило Надю. Тоже, помощник выискался! Раньше надо было думать, дурень! Захотел бы стать батюшкой – не прошляпил бы свое счастье! Ну, так и торчи век в своей поликлинике! — И, смерив Степу презрительным взглядом, она ответила ему зло и хлестко:
— Да на что ты мне нужен? И вообще, мне некогда. Я завтра уезжаю. В монастырь. Теперь я невеста Христова. Так не становись между мной и Богом, понял!?
Она вскочила на подножку подъехавшего автобуса. Немного успокоившись, оглянулась и успела разглядеть колокольню и купола собора. И Степу, который стоял под дождем, все еще держа перед собой раскрытый зонтик…
События следующих десяти месяцев пронеслись настолько быстро, что могли бы показаться Наде сном или кадрами просмотренного ею фильма про чужую жизнь. Если бы не оставили они в ее душе глубоких, долго не заживавших ран. Она приехала в монастырь радостной, окрыленной. И сразу же была принята, поскольку в монастыре не было собственного врача. И послушание Надя получила «по специальности» — лечить больных сестер – монахинь и послушниц. Правда, хотя Надя была неврологом, теперь ей пришлось вспомнить и терапию, и хирургию, и многое другое, что, после окончания института, она уже успела подзабыть. Но она все равно была счастлива, потому что сбылась ее мечта – стать «матушкой». Правда, пока она была еще только послушницей, но надеялась, что через год–другой ее постригут в рясофор, а потом и в мантию. Поэтому Надя гордилась и своим подрясником, и своими четками, и своим черным платочком, которые делали ее особенной, не такой, как все, не от мира сего. И хотя внешне Надя была — само смирение, в душе она теперь презирала всех этих суетных, болтливых и глупых паломниц–мирянок, которые, как ей казалось, не знали о духовной жизни ровным счетом ничего, и которых поэтому постоянно требовалось наставлять, обличать и поучать. Что она и делала по всякому поводу, а иногда даже и без повода.