***
Однако мать Феофания ни словом
не обмолвилась о давешнем происшествии в трапезной. Вместо этого она вручила
Анне распечатанное письмо, адресованное в их монастырь. Внутри мятого и
заляпанного чем-то жирным конверта находился исписанный вкривь и вкось листок
клетчатой тетрадной бумаги. Почерк Анна узнала сразу. Писать так коряво и
небрежно могла лишь ее старшая сестра Людмила. Впрочем, обычно ее звали Милкой.
Сама же она, будучи навеселе, гордо величала себя «Милкой-бутылкой».
Сестра сообщала, что их мать
недавно выписали из больницы. Сначала подозревали, что у нее инсульт, но потом
выяснилось - диагноз гораздо серьезнее, причем это даже не опухоль головного
мозга, а метастаз из другого органа. По прогнозам врачей, жить ей осталось
недолго. И потому Людмила просила сестру приехать, чтобы в последний раз
повидаться с матерью. А заодно и помочь поухаживать за ней.
-Благословляю Вас поехать к
матери, - сказала игумения Феофания, пристально глядя сквозь очки на замершую
в растерянности Анну. – И оставаться с ней столько времени, сколько это будет
необходимо. А потом, немного помолчав, добавила:
- И помните пятую заповедь.
В первый миг Анна решила, что
ослышалась. К чему это матери Феофании вдруг вздумалось напомнить ей
ветхозаветную заповедь: «почитай отца твоего и мать твою, чтобы тебе было
хорошо и чтобы продлились дни твои на земле…» (Исх. 20, 12)? Ведь отца она не
знала отродясь. И никогда не любопытствовала, кто из гостей и собутыльников
матери приходился ей отцом. А мать… Она давно уже не считала матерью женщину,
которая в свое время произвела ее на свет. Ведь та была неверующей и
некрещеной. Мало того – в книжке с подробным перечислением грехов, по которой
Анна готовилась к исповеди, не было ни одного пункта, который нельзя было бы
применить к ее матери. Так неужели после этого Анна обязана соблюдать по
отношению к ней пятую заповедь?..
***
Анна добиралась до родного
города около суток. В битком набитом плацкартном вагоне бренчала гитара, хныкал
ребенок, а пассажиры, забыв о том, что на дворе – Великий Пост, уплетали
скоромное и обильно запивали его пивом, перемежая возлияния громкой болтовней.
Анну мутило и от этих пошлых разговоров, и от тошнотворного запаха пива и
жареного мяса, и от вида ухмыляющихся, чавкающих, рыгающих, плоско острящих
попутчиков. Она чувствовала себя рыбой, выброшенной на берег и задыхающейся без
живительной воды. Или, скорее, нелюбимой овцой, посланной за это на растерзание
в волчью стаю. Анна вынула было из сумки каноник и попыталась вычитать
иноческое правило, однако при таком шуме сосредоточиться на словах молитв было
невозможно. Тогда она завернулась с головой в одеяло и попробовала заснуть.
Однако прошло немало времени, прежде чем она наконец-то забылась сном. И, как
поется в песне, мало ей спалось, да много виделось.