Вдобавок, она никак не могла
отделаться от мысли, что, по известной французской поговорке, в этой загадочной
истории замешана женщина. Вернее, девушка. Некая «Машка», иначе говоря, Мария,
с которой Василий бежал из Сосновки. Оставив там другую юную особу, которая
страстно любила его. А потом возненавидела его той лютой, неукротимой
ненавистью, в которую столь часто перерождается отвергнутая любовь. Так что
даже состарившись и став монахиней, она все-таки не простила ему то, что
когда-то давно, «на заре туманной юности», он предпочел ей другую…
Дочь местного партийного
активиста, которую звали Марией. Комсомолку и колдунью. Ту, что вложила в руки
обезумевшего от любви к ней Василия отцовское охотничье ружье, ставшее
впоследствии главным вещественным доказательством убийства отца Михаила и
экспонатом его мемориальной кельи… Сломанное ружье без затвора. Конечно, в свое
время коллега Нины Сергеевны, писатель Антон Чехов, сказал, что если по ходу
действия пьесы на сцене появляется ружье, то оно непременно должно выстрелить.
Но имел ли место в сей житейской драме пресловутый ружейный выстрел? Или его
все-таки не было? Как не было и убийства.
Ведь и впрямь странно, что
Василий, застрелив отца, не попытался скрыться с места преступления. Напротив,
он побежал к отцу Виктору и сельскому фельдшеру, умоляя спасти отца Михаила.
Они были первыми, кто увидел священника мертвым. Правда, отца Виктора уже
давно не было в живых. А вот что сталось с фельдшером? Конечно, шансов отыскать
его было весьма немного. Однако, вспомнив о том, что попытка – не пытка, Нина
Сергеевна решила все-таки заглянуть в местный медпункт. Хотя бы для того, чтобы
убедиться: она напрасно потеряет время.
***
Медпункт села Сосновки
оказался одноэтажным деревянным зданием, выкрашенным в тот же голубой цвет, что
и кресты на местном кладбище. Несмотря на субботний день, дверь его была
открыта, и Нина Сергеевна из любопытства решила зайти внутрь.
Она шла по коридору,
пропитанному знакомым ей больничным запахом лекарств и хлорки, и разглядывала
выцветшие плакаты на стенах, а под ногами у нее поскрипывали половицы.
Неожиданно приоткрылась дверь, мимо которой проходила Нина, и в коридор
выглянула худенькая пожилая женщина в белом халате и медицинской шапочке, судя
по всему, медсестра:
-Вы на прием? – спросила она
Нину Сергеевну. – К Матвею Ивановичу?
Нина уже хотела сказать «нет».
Но, мельком разглядев сидящего в кабинете сухощавого, сурового на вид старика,
промолвила:
-Да.
Разумеется, она понимала, что
поступает глупо. Ведь если за тридцать лет, прошедших со дня смерти отца
Михаила, на приходе в Сосновке успело смениться два священника, то бессмысленно
было ожидать, что подобного не произошло и с местными фельдшерами. Хотя
человеку, сидящему перед Ниной Сергеевной, на вид было лет под семьдесят.
Поэтому, произведя в уме нехитрое математическое действие, она все-таки решила
рискнуть.