Только не напрасно ли он
размечтался? Вряд ли духовные чада отца Гермогена смогут приезжать сюда слишком
часто. И жертвовать так же щедро, как сегодня. Хотя, право слово, об этом стоит
пожалеть…
***
Однако отец Михаил ошибся.
На другое утро он узрел возле Троицкой церкви уже целый автопарк. Причем среди
легковушек с городскими номерами стоял даже вместительный «Икарус»… Как видно,
в Ершовку слеталось все больше духовных чад отца Гермогена. Оставалось лишь
решить, как можно это использовать с выгодой для Троицкого храма.
Конечно, отец Михаил помнил –
архимандрит Гермоген находится под запретом. И все-таки (исключительно ради
благого дела заботы о храме) он положился «на русский авось». Обошлось же все
после вчерашней Литургии… А раз обошлось, так и еще раз обойдется. Бог не
выдаст, свинья не съест.
Решение пришло быстро и было
простым до гениальности и гениальным до простоты.
-Вот что, брат. – заявил отец
Михаил архимандриту Гермогену. – Сегодня проповедь читаешь ты. Скажи им
что-нибудь такое…мол, рука дающего не оскудеет, а рука берущего да не отсохнет.
Ты ведь у нас по этой части мастак.
Архимандрит Гермоген поднял
глаза на своего семинарского товарища, пристально вгляделся в его лицо и
понимающе усмехнулся…
***
Отец Гермоген издавна слыл
выдающимся проповедником. Он стяжал эту славу еще с тех времен, когда, будучи
совсем юным иеромонахом, произнес свою первую проповедь, умилившую епископа
Иоанникия. После чего престарелый архипастырь, прослезившись, нарек его «нашим
юным златоустом». С тех самых пор за велеречивым священноиноком и укрепилось
прозвание «златоуст», чем он несказанно гордился.
В некотором роде отец Гермоген
и впрямь был златоустом. Проповеди он говорил пространно и витиевато, порой исторгая
у своих слушателей, а наипаче слушательниц, слезы умиления. Правда, те, кто с
замиранием сердца внимал красноглаголивому витии, ловя каждое его слово и
слагая его в сокровищнице своего сердца, аки многоценный бисер, потом не могли
вспомнить, о чем именно он вещал. Однако смиренно объясняли это собственными
невежеством и греховностью, не дающими им постичь тех высоких духовных истин, о
коих глаголет отец Гермоген. После чего начинали еще громче и усерднее
восхвалять его красноречие.
Но на сей раз златоустый
архимандрит превзошел сам себя. Он заливался соловьем, вещая о том, как Господь
прославляет тех, кто ради Него отрекается от скоропреходящих земных благ.
Точнее сказать, жертвует их Святой Матери-Церкви. А в качестве примера привел
историю некоей христолюбицы недавних времен, которая предпочла не связывать
себя узами супружества, отвращающего от любви ко Господу и вечного спасения, а
всю жизнь пребывала в девстве и целомудрии. И свою зарплату без остатка
жертвовала на святые храмы и обители, где проводила каждый отпуск, с утра до
ночи трудясь во славу Божию на самых тяжелых послушаниях. Особенно же много
жертвовала она некоему прозорливому старцу (тут отец Гермоген сделал эффектную
паузу, явно намекая на то, что этим старцем был он сам), своему духовному отцу,
которому была предана безраздельно, «как железо кузнецу». Когда же она
преставилась, то ее не в чем и не на что было похоронить, ибо эта раба Господня
отличалась столь редкостным нестяжанием, что жила в полнейшей нищете. Однако
прозорливый старец, ее духовный отец, в видении узрел, как Ангелы, ликуя,
возносят ее душу в райские обители. А ад рыдает, ибо благочестивая дева
беспрепятственно миновала воздушные мытарства и удостоилась Царствия
Небесного. Правда, не столько благодаря своей нестяжательности, сколько по
молитвам своего духоносного аввы…