От засухи спаси, от непогоды,
От града сбереги и от жары,
И солнца в меру дай ему, и воду,
Не проливайся ливнем до поры!»
О женщина,
На землю ты похожа.
Но в голубых глазах я узнаю
Цвет неба.
И, как пахарь в час тревожный,
К тебе одной я просьбу шлю свою:
«Дай дождь и солнце! Огради от страха
Пред голосом нужды и нищеты.
Без Неба и Земли какой я пахарь?!
А ты – Земля,
И Небо – тоже ты!»
Когда я слово для тебя искал
Когда я слово для тебя искал, —
Я это слово высекал из скал,
Из сердца звал, что мучилось, любя…
Но словом я не удивил тебя,
А научился удивляться сам:
Прислушиваться к птичьим голосам,
И пенью ветра подставлял свой слух,
И шорох листьев я ловил вокруг,
И шелест трав, и бури грозный шквал…
Я музыку творил,
Я создавал
Из звуков – чудо.
Для тебя одной.
Не слышал этих звуков мир земной.
И первым композитором земли
Стал я,
Чтоб звуки те могли
Ласкать твой слух, о женщина…
Но ты,
Весь мир освободив от глухоты
И выслушав мой самый новый гимн,
Вела меня к желаниям другим.
И я в тебя все пристальней глядел:
Где он – твоим желаниям предел?!.
Мой путь к тебе не вымерить никак.
Я закалялся в той дороге дальней:
Ты молотом была и наковальней,
Я был железом у тебя в руках.
Не ты ль пытала в пламени меня,
Потом несла к воде холодной,
Чтобы
Я стал сильней ознобного озноба,
Прочнее раскаленного огня.
Чтоб прочным был – серпом остроконечным,
Чтоб прочным был – кинжалом и клинком,
Чтоб эта прочность оставалась вечной
В бою и в испытании другом.
Удар! Удар!..
И сердце, наконец,
Одной тебе навек послушным стало.
Верь, женщина, в меня,
Верь, мой кузнец,
В надежность марки твоего металла.
А до тебя бессмысленно все было, женщина.
Куда растрачивал я силы, женщина?!
Я мир прекрасного искал, о женщина.
Мир лишь с тобой прекрасен стал, о женщина.
И я почувствовал тогда его безбрежность,
В глубины горла моего явилась нежность.
В звенящей неба глубине
Плыл звук чудесный.
И разрастался,
И во мне
Он вызвал песню.
Я нежность всю вложил в слова, о женщина.
Чтоб закружилась голова твоя, о женщина.
Из миллионов нежных слов искал одно,
Чтоб опьянить тебя могло его вино,
Цвет радуги над головой
Мне был так мил.
Я с радугою заревой
Тебя сравнил.
О синь нетронутых озер, их блеск живой!..
И я глаза твои сравнил с их синевой,
Вот ласточку средь сотен птиц заметил я, —
Тебе сказал, тебя назвал: «Ты ласточка моя!»
Тебя названьями цветов я называл,
И имя легкое твое цветам давал,
Из ласк, из нежностей своих – я ими жил! —
Я песню первую свою тебе сложил,
И нес весь песенный свой лад
Тебе – святой,
И видел, как теплеет взгляд
От песни той.