Святитель Филипп Московский. Вехи русской православной истории (Немельштейн) - страница 31

Накроет державу к усладе врагов,

И то уж не держится в тайне.

Мстиславский

О вере ли спорить, коль гибель грозит

Сословным начаткам, достатку?

Смертельным недугом отвсюду сквозит,

Самим не добыть нам порядку.

Андронов

А Бог не един ли у нас и у них?..

Лях русский народ не неволит:

По прежнему чину духовный свой стих

Поет пусть и Бога пусть молит.

Ермоген

Что, адово семя, вы мелете? Вы

Ужели не русские люди?

Вам, тати, вперед не сносить головы –

Измены народ не забудет.

Андронова кровью лицо налилось,

И князь вдруг затих, как споткнулся.

А следом пришла исступления злость,

И в воплях ансамбль захлебнулся.

Кривой Салтыков засапожный свой нож

Рванул, распоров голенище:

– Прикладывай руку, иначе умрешь!

Москва же пойдет пепелищем!

Владыка был дьяческой схвачен рукой

У горла и грубою бранью

Осыпан, что он де такой и сякой

Сгниет за упрямство баранье

В подполе, во мраке, в забвенье… и вдруг

Злодея рука ослабела –

Горящий зрак старца в нем вызвал испуг,

Обмякло дородное тело.

Сподручникам бросив сквозь зубы: «Идем!» –

В дверь шмыг – будто и не бывало.

Был бледен святитель, но жарким огнем,

И верою сердце пылало.

Оставшись один, Ермоген, тяжело

Вздохнув на скамью опустился

И тут же поднялся. Лицо ожило,

Он медленно перекрестился,

С трудом непривычным скользнул к образам,

Упал на колени. Лик Божий,

Свидетелем быв патриаршим слезам,

Глядел все печальней, все строже.

Судьбы приоткрылась бесшумная дверь,

За нею стремилась дорога

В небесную высь. И повергнутый зверь

Под лапою единорога

Покорно лежал. И звучал дивный глас:

«То путь твой. Веди несогбенно

Народ твой. Не нынче страда началась.

Трудись же и нощно, и денно».

И снова в палатах, в тревожной Москве,

Владыка, за фразою фраза,

Чеканил слова, воззывая к пастве

Без гнева, без слез, без экстаза.

Но каждое слово – призыв и укор

(Не так ли взывали пророки?).

И таяли свечи, и инок был скор,

Чертя воспаленные строки.

Святитель Ермоген. Подвиг прозрения

Рассвет был тяжелым. День новый был сед.

О стекла площадные крики

Стучались предвестьем заведомых бед,

Лелеемых присными клики.

Полковник Гонсевский – Кремля комендант –

Со свитою шумной явился:

Мол, что за чернец, что за комедиант?

Почто, как упрямец, взъярился?

Подать принадлежность ему для письма.

– Скорей отпиши беспокойным,

Дабы разошлись. Будет кстати весьма

Уняться и пешим, и конным.

Ты будешь обласкан крулевской рукой,

Жить будешь в достатке, почете.

Москва обретет вечный мир и покой,

О чем все вы, плача, печетесь.

Земной выбор прост. Ты ведь мудр, ты умен.

К чему это кровопролитье?

Под сенью спасительной польских знамен

Живите и Бога хвалите.