Она не помнила, как провела тот День рожденья; едва раскрыв глаза, схватила со стола конверт, разрезала его нарочно приготовленным ножом и развернула лист бумаги в клетку, с красными полями. Она прочла две первые строки из настоящей жизни:
Где ты хочешь сделать это?
Жду ответа. Шлю приветы.
Она не поняла, что значит «это», — подруги долго и в деталях рассказывали ей, что взять с собой, а что оставить в детстве; тогда ей начало казаться, что он уже с ней «это» сделал.
Только через день, когда она дрожащими руками выдавливала крем, на торт, на праздничные свечи закапали мечты, полились реками щекам, как будто море пролилось из глаз — и стихло.
Надолго стихло. Когда отец уехал на неделю в Закарпатье, а через год прислал открытку из Афин — море не колыхнулось. Когда сестра ушла из института, чтоб выйти за племянника министра, когда тот бил сестру ремнём «Армани» по лицу и выкинул на улицу с машины, когда сестра с двухлетним Мишкой уехала в Чернигов и переводила бабушкину пенсию на молоко — море продолжало спать. Когда у бабушки стал угасать рассудок, и мать уехала присматривать за ней — море было тихим. И уж точно море не проснулось, когда забрали клетку с попугаем, который не заткнулся даже в лифте: «Я всё-таки мужчина! И буду делать то, что захочу!»
Она была одна в пустой квартире, и утренний звонок прошёлся эхом по всем шестнадцати углам; она открыла дверь — и сразу же узнала запах.
— Это я. Ты мне писала — помнишь? Вот я, как говорится…
Ему было больше некуда пойти — ни семьи, ни дома, не стало даже стадионного охранника, с которым он любил поговорить и выпить пива после тренировки. Он так и не дотянулся до мяча; зато он дотянулся до жены центрального защитника, потом до жён всех массажистов, до жён всех игроков из первого состава, не исключая капитанскую жену — «А это та ещё, как говорится…»; но когда тренеры частенько стали приходить с мешками под глазами, его решили выкинуть из сборной — «Давай, на вольные хлеба, сам жуй свои, как говорится, бутсы». Он наиграл в товарищеских матчах от силы в сумме полчаса, поэтому ни о каких «хлебах» нельзя было и думать; квартиру в Киеве футбольные чиновники забрали как свою, мать померла давно, дом под Донецком и продали, чтоб её похоронить, отец в Израиле стерёг велосипеды под торговым центром, а сторожа со стадиона увезли мужчины — «По телевизору сказали, что то ли взятки брал, то ли давал».
Он собирал своё имущество в большую сумку «Адидас» и в боковом кармане нашёл её письмо, пришёл по адресу, но дверь никто не открывал; он переночевал на стадионе под кустом, пришёл опять, но снова без успеха; на пятый день побрился в общем туалете, купил одеколон, носки и снова стал трезвонить в дверь — «И я смотрю, ты даже лучше, чем я думал».