плена хорошие люди приходят рядом с Пьером погреться. Брак его с тоже преобразившейся Наташей становится неизбежен. Хотя они ещё и не
встретились.
Что касается случая, то на уровне «биофил — биофилка» в случаях нет непосредственной необходимости, но у Пьера с Наташей их было предостаточно: не кто иной как он спас Наташу от Анатоля, он же спас Наташу от «позора» на её первом балу и т. п.
Итак, комбинация «биофил — биофилка». Казалось бы, именно подобного рода взаимоотношения — находка для мыслителя, поэта или художника, взявшего на себя труд научить людей, как надо жить. Вот уж где описания должны быть обстоятельны и полезны. Но странное дело! Ничего похожего мы в романе не находим. Мы сразу оказываемся в эпилоге, уже прошло 7 лет, и как и что происходило между Наташей и Пьером — не сообщается. Очень странно, в особенности если учесть, что Лев Николаевич ещё 10 лет после завершения романа как заведённый повторял, что он в семейной жизни счастлив. Но отсутствие в романе самого важного отнюдь не странно для того читателя, который понял, что Толстой никогда не участвовал в сватовстве, венчании и начале брака с яркой биофилкой, потому что хвалёной его женой была Софья Андреевна, Соня, Софочка, Софи, фуфела.
В эпилоге Наташа очень часто не Наташа, и даже не Таня Берс, а явно Софья Андреевна. Это не только закономерно, но и единственно возможно: Лев Николаевич очень рано потерял мать (ему было 2 года), а в 5 лет и вовсе стал круглым сиротой, следовательно, семейной жизни, живя в родовой своей усадьбе, видеть не мог. Таня же Берс вышла замуж уже после завершения романа «Война и мир». Братья сожительствовали один с певичкой цыганского хора, другой с выкупленной из публичного дома проституткой. Сестра Марья Николаевна была шлюхой международного масштаба и здоровыми семейными взаимоотношениями себя не обременяла. Итак, чью же семейную жизнь мог видеть Лев Николаевич? Да только свою собственную! Отсюда вполне естественно, что «Наташа» из эпилога первым делом несёт мужу показать испачканную зелёными испражнениями пелёнку. Она тычет этим зелёным Пьеру под нос так, как будто большая близость испражнений к носу непременно означает удовольствие. Она же не сомневается, что это наслаждение. Это не от Наташи. Это из семейной жизни Льва Николаевича. Это и многое другое из эпилога.
Обидно, что в эпилоге Лев Николаевич изменил своему художественному гению и, вместо того чтобы гениально и точно «придумать», просто «приляпал» к милой Наташе кусочек Сони. Но даже, несмотря на досадные промахи, кое-что от Наташи уцелело и в эпилоге. Поскольку мы сейчас изучаем феномен