Потом, когда мы почти сделали круг по району, я наконец спросил Алису о том, как прошла эта неделя, после того, как мы расстались. «Я вернулась в свою пустую квартиру, – рассказывала Алиса, – по дороге купила в аптеке кучу шприцов, думала вколоть весь кет, что остался, но без капельницы ничего не вышло». «Это было очень глупо. – Я закачал головой. – Ведь ты обещала мне, что не наделаешь глупостей! Обещала же. Скажи, ну, зачем ты это сделала?». А она ответила этим своим особенным: «Ни знаю». Прямо так и сказала. Алиса опустила голову, будто обидевшись от моих слов, и мгновенно провалилась в какие-то свои мысли. Больше она не показывала пальцем на всякие памятные места, мы просто шли молча. Я понял, что накосячил, что опять теряю Алису, поэтому извинился, хотя и не считал себя виноватым: «Я знаю, это не мое дело, прости меня». «Окий, прощаю», – отозвалась она.
Мы дошли до поворота. Дорога резко поворачивала налево, а впереди была стена густого подмосковного леса. Вокруг тишина – никого кроме нас на километр – и в этой тишине я вдруг отчетливо услышал, как где-то вдали, за деревьями, волны бьются о бетон. «Покажешь мне плотину?» – вдруг спросил я и даже сам удивился, что спросил это вслух. Мы остановились, и Алиса подняла на меня глаза, в которых невозможно было что-то прочитать. «Ты правда этого хочешь?» – шепнула она. Я помолчал, думая, как лучше ответить. «Наверно, хочу», – шепнул я в ответ после паузы. Мне казалось, что если я не увижу, как волны бьются о тот бетон за лесом, то никогда уже не смогу разгадать Алису. «Ладно, – сказала она теперь уже совсем тихо, что я едва услышал ее голос, – если хочешь, я покажу тебе эту чертову плотину».
15.
Алиса провела меня по тропе, заваленной листьями, через лес, и вскоре мы вышли к реке. Тогда я и увидел ее, эту чертову, как выразилась Алиса, плотину. Над ней светило яркое солнце, но она все равно произвела на меня впечатление какой-то необъяснимой тоски и одиночества. Мы забрались прямо по скошенным плитам наверх и облокотились на ржавое заграждение. Я опустил голову и посмотрел туда, где в нескольких метрах под нами была похоронена Алисина страшная тайна, где волны, казалось, такой маленькой и слабой реки так неистово разбивались о бетон снова и снова, бесконечно и бессмысленно. Взвыл холодный ветер, и я даже не мог поднять голову, чтобы не заслезились глаза. Я смотрел прямо вниз, в пену волн под ногами. И чем больше я смотрел в эту пену, тем больше мне казалось, что в ней будто проявлялся силуэт слона. Увидев этого слона однажды, я уже никак не мог от него отделаться. Он стал для меня каким-то символом всего самого печального и безысходного, он стал моим личным сортом меланхолии. Слон на стене клуба самоубийц, слон в облаках, слон из пены волн. Он не преследовал меня, я просто видел его, когда меня охватывала необъяснимая, внезапно возникающая тоска. Вкус ее оставался прежним, менялись только декорации со слоном.