В отличие от этого любое идеологическое бремя изначально простого «вегетативного группового чувства» является признаком упадка и вводит в заблуждение. Народнический национализм – это не ответ на модерн, а часть его. На место абсолютных и поэтому универсальных принципов ставится раздутое коллективное «Я». «Даже когда национализм говорит о традиции, это не имеет ничего общего с тем, что соответствовало в античных культурах этому слову. Речь идет скорее о мифе или мнимой непрерывности, которая основывается на самом маленьком общем знаменателе, происходящем из принадлежности к определенной группе. [...] Измерение трансцендентности здесь полностью отсутствует» (Эвола).
Так что те «националисты», которые полагают, что повторно окрепшее традиционное христианство могло бы помочь немецкому народу выздороветь, могут быть правы, но они неправы, если они одновременно думают, что если по этой причине кто-то станет «христианином», то это будет иметь какое-то отношение к этому христианству. Укрепившееся по причине «воли к национальному выживанию» определенно не было бы одним: преемственностью Иисуса Христа.
Можно выразиться и иначе: если сегодня разговоры о немецкой национальной самобытности (как идее) и могут еще иметь положительное значение, то только в том смысле, что немцы должны снова повернуться к тем более высоким принципам, которые в то же время необходимы для создания настоящей империи. «Это не по-немецки, быть только немцем», вот так следует отвечать всем тем, кто хочет возвысить собственный народ до идола. В этом смысле евразийскую идею империи можно понимать как выражение этой немецкой национальной самобытности.
В любом случае нужно освободить путь для идей, которые воплощаются не в иррациональной и сентиментальной привязанности к какому-либо коллективному мифу, а порождают систему из лояльных, свободных и сильных личных связей.
Национализм, этноплюрализм или эгалитарный универсализм?
Отвержение унификации всех народов и культур под диктатом ценности и перемещения людей по экономическим причинам с их законной родины само по себе не имеет ничего общего с «национальными идеями». Но было бы неверно клеймить любую констатацию различий с иммигрантами или иностранцами как «расизм». Некоторые «антирасисты», похоже, если бы можно было точно доказать заходящее «под кожу» различие человеческих рас, не располагали бы больше никакими аргументами против расизма.
Простая констатация была бы только признанием фактов; какие выводы делают из этих фактов, это уже другой вопрос. Во всяком случае, не существует необходимости желать гражданской войны с целью, в крайнем случае, прогнать «чужерасовых» дубинками за границу. «Проблема иностранцев» является проблемой отсутствия формирования характера внутри конкурентной системы, но не проблемой темперамента «чужерасовых». Точно так же следует без сомнений согласиться с самодовольным замечанием (оставшимся у меня в памяти) на одном коммунистическом мероприятии о том, что лозунг «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» все же не означает, что они все должны были бы соединиться в Германии. Болтовня об «открытых границах» псевдолевых групп имеют очень малое отношение к подлинному антикапитализму, но очень большое к их убежденности в том, что зато они сами очень добрые. С другой стороны, нужно полностью согласиться с Гансом-Дитрихом Зандером, когда он, говоря о приехавших в Германию турках, пишет о том, что их репатриация могла бы быть возможной только с согласия турецкого государства и живущих здесь турок: «Их возвращение домой возможно только с помощью турецкого правительства. Не хотим же мы, по праву скорбящие о жестоком изгнании немцев из восточных областей, прибегнуть к похожим средствам? Нет – это сам собой разумеющийся ответ». Необходимость ответа «да», со всеми его последствиями, существует только в головах ограниченных националистических идеологов.