Абсолютистская государственная политика в духе Ришелье – это, конечно, было постоянно ясно Германии, – с давних пор являлась ядром французской внешней политики в отношении Германии. Маршал Фош расчетливо преследовал ее во французской революционной войне, как позднее французский верховный комиссар Тирар /Tirard/ (2), или в литературной области Морис Баррес (3) в своей идеологии Рейнланда /французская шовинистическая политика в отношении традиционно немецкой области Рейна – И.Б./. До настоящего времени французский призыв к сознанию нации был твердым фундаментом и идейным оправданием ее государственной политики. Только в войне 1939/40гг. Франция потерпела полное поражение со своей идеей демократической миссии. Она, однако, пока еще цеплялась за демократические конструкции Бенвиля и только упустила из виду, что владеет уже только скорлупой некогда наполненной духовной силой политической системы. В подобной ситуации французских солдат нельзя было привести к победе.
Таким образом, война внесла окончательную ясность. Она еще раз ясно показала, что Франция сделала идеи 1789г. основой своего мировоззренческого противостояния, когда за ними уже не стояло однажды приданное им содержание. Франция проиграла эту мировоззренческую борьбу, так как ее демократические принципы в действительности больше не обладали никакой основой. В самой Франции они были препятствием ее политическому и социальному прогрессу. Это показала критика демократии, которая с редкой ясностью проявилась в последние годы перед войной. Версальский договор и вызванный им общий искусственный беспорядок в Европе доказал, что новый европейский порядок не мог больше выносить Францию с ее демократическими идеями, выдвигавшую претензии, которые не могли быть выполнены. Она дала народам формулы, с помощью которых они не были в состоянии удовлетворить свои насущные потребности.
После того как однажды с помощью идей свободы Европа провела победоносную борьбу против абсолютизма, она стояла под непрерывным духовным давлением идей 1789г. Народы верили, что французская демократия с ее принципами свободы и равенства создаст обновленную счастливую Европу. Но случилось обратное. Демократия, которая когда-то приветствовалась народами Европы как утренняя заря нового времени, оказалась непригодной для любого позитивного строительства.
В то же время эта демократия вновь и вновь поднимала в Европе вопросы, не имевшие для нее значения. На действительные жизненные потребности Европы эта система не могла дать никакого ответа.