Поэтомуона защищала позиции, которые уже невозможно было защитить.Следовательно, эмигранты в отношении теперешней эры «анти-Германии» выдавали себя за представителей действительно существующей и подлинной Германии, которая находится в гармонии с великими и вечными идеями демократии и с ее принципами. В то же время эти эмигранты казались представителями демократической Германии, от которой они ловко становились посланцами в мире, чтобы принять активное участие в подготовке миссионерской войны, тогда как другая часть немецкого народа надеялась на освобождение. Если уж необходимо допустить сравнение с эмигрантами времен французской революции, тогда речь пойдет, в крайнем случае, о том, что те эмигранты находились бы на правильной стороне, которые от мира абсолютизма перешли в мир свободы.
В действительности эти эмигранты придерживались мнения, что «Рейх лишь через них мог бы обрести жизнь», так как они «держали идею Рейха в подлинности и чистоте», когда национал-социалистической революцией были ликвидированы последние жалкие остатки той «подлинной» Германии /Лёвенстен, «Крах Адольфа Гитлера», см. выше, с.37/. Если французы когда-то могли говорить о своих эмигрантах, принцах, дворянстве и священничестве, что «эти силуэты внушают страх лишь слабым душам» /речь Иснара об эмигрантах в Национальном Собрании, напечатанная в «Минерве», т.I, с.116/, то нужно констатировать, что эмигранты 1933г. играли не менее ничтожную роль в немецком народном сознании. Они были уже политически мертвы, когда, сделав выводы, покинули Германию. Сегодня с трудом припоминаются их имена. Они принадлежат в значительной мере к интеллектуальному слою, который не ведет никакой практической деятельности в политической жизни. Здесь питавшаяся мифами литературная французская нация разрушилась литературным типом немецкой эмиграции.
Так демократическая миссионерская идея Франции в отношении национал-социалистической Германии получала весомую поддержку с помощью эмигрантской идеологии. Когда для доказательства верности своего взгляда на новую Германию указывали на сообщения своего посла, то выяснялось, что как французское правительство, так и его советники с этой идеологией имели предвзятое мнение и были дезориентированы в отношении Германии. Однако посол указывал, что, живя во Франции, нельзя получить достоверную картину Германии. Но еще в конце 1939г. посол Кулондр с мрачным видом наблюдал, как поднимаются тяжелые грозовые тучи на внутриполитическом горизонте Германии, и растут явные признаки суровых внутренних потрясений Третьего Рейха. Позднее история опишет, как курьезы эпохи то, что во времена прессы, радио и высокоразвитых информационных возможностей было возможно подобное неосознание действительности новой Германии, представленное здесь так явно. Никакие коммерческие операции не предлагались инженерами и представителями какой-либо конкурирующей фирмы, которые благодаря этим отстраненным от действительности силам всё равно претерпели бы банкротство