Упорное — длившееся сотни лет — сопротивление Задара и других городов венецианцам было вызвано политикой республики, уделявшей дал-матинским городам роль перевалочных пунктов восточной торговли и стоянок своего флота. Всеми товарами с великой выгодой распоряжалась Венеция. Города приходили в застой и упадок (из адриатических хорватских городов исключение составил лишь Дубровник).
Так, в 1422 г. венецианцы издали указ, согласно которому за вывоз товара куда-либо, но не в Венецию, город должен был платить венецианцам таможенный сбор (фактически штраф), равный сбору в случае ввоза в Венецию. Всеобщее негодование вынудило владычицу Адриатики отменить указ, но добиваться еще более далеко идущих целей, применяя иную тактику: запрет торговли некоторыми товарами, запрет торговли между городами и др. Наконец с 1452 г. вся торговля городов (ввоз и вывоз) должна была идти через Венецию. Это означало смертельный удар по торговле далматинских городов. Новые протесты заставили Венецию признать, что последний указ «уничтожает Далмацию», но... обогашает Дубровник, «увеличивает число его торговых кораблей и усиливает его воєн н ы й фл от» .Тогда вл асти Венецииограничилисьзап ретом дал маги н -цам покупать корабли, ездить самим и перевозить товары на иностранных кораблях. Обнищание городов, вызванное этой политикой, привело к тому, что, например, Сплит около 1540 г. был не в состоянии содержать врача.
Хорватское этническое самосознание феодальной эпохи ранее всего проявилось в Далмации. В XV в. здесь образование насаждали итальянские учителя, они являлись проводниками итальянского гуманизма. Венеция, Падуя в этом отношении играли посредническую роль. Славония же ошушала гуманистические импульсы через королевский двор в Буде. Так как в Далмации идея автохтонности (хорваты-иллиры) вытесняла предания о переселении, то пафос гуманистов усваивался легко. Античность становилась близкой, родственной. Даже в глаголической среде проявлялись элементы античной культуры. Так, распространялась легенда, что Кирилл и Мефодий принадлежали роду Диоклетиана, который сам был далматинцем (эта идея проникла в славонскую традицию, а через нее в польско-венгерскую хронику). Св. Иеронима, как происходившего из Стридона — на границе Далмации и Паннонии, считали несомненным славянином, более того, «славой и светом, венцом хорватского языка». Далматинцы писали на латыни, как исконном далматинском языке (гуманист Элий Цервин), и даже переводили Данте на латынь...
Одновременно углубился интерес к своему языку volgare (простонародному)^. Цервин, правда, считал его скифским, но другие гуманисты мечтали поднять его до уровня латыни путем переводовс него на латынь и обратно. Так Марко Марулич из Сплита переводил и с латыни, и с nostra vernacula lingue (причем под «нашим» понимался славянский, хорватский), чтобы о нем знали в мире.