* * *
Сколько бы мы ни говорили о «духовности» и как часто ни употребляли бы
прилагательное «духовный», все же личность Духа Святого поразительно
отсутствует в «духовности» Запада, о чем уже неоднократно высказывались
сожаления. В результате многие вещи, которые мы
считаем «духовными», в действительности целиком принадлежат сфере «психического
человека», которому, собственно, и не хватает «дара Духа». Здесь мы имеем в
виду все то, что относится к области «чувств», «ощущений», которые целиком
принадлежат иррациональной природе и ничуть не являются «духовными», то есть
произведенными Духом.
На самом деле, Евагрий, как и другие отцы, различает в
«душе» «разумную» часть, наделенную логосом (loghistikón), и
«неразумную» (álogon méros)>82).
Эта последняя состоит, в свою очередь, из частей «желательной» (epithymetikón)
и яростной (thymikón), что в совокупности называются «страстной
частью» (pathetikòn méros) души>83),
ибо через эти две «силы», посредством которых мы вступаем в отношения с
чувственным миром, в душу проникают «неразумные» страсти, те, что затем смущают
и ослепляют «разумную часть» души.
Молитва целиком принадлежит этой «разумной части» души,
ибо молитва есть «наилучшее и подлинное употребление ума»!>84). Молитва – это не дело «чувства» и еще в меньшей
степени «сентиментальности», что вовсе не означает, что речь идет об
«умственном акте» в современном смысле слова. Ибо, по
сути, ум (noûs) отнюдь не адекватен рассудку, ибо значение его может
быть передано такими понятиями, как «сущностное ядро», «личность» или
библейский «внутренний человек»>85).
Впрочем, как мы увидим позднее, Евагрий очень хорошо понимает, что такое
«чувство молитвы»>86).
Сейчас же мы удовольствуемся утверждением, которое мы разделяем вместе с
отцами, о том, что необходимо тщательно различать, что действительно «духовно»
и тем самым исходит от личности Духа Святого, а что относится к сфере
«психического человека», т.е. к области наших неразумных желаний и вожделений. Эти последние, в смысле ценностей, в лучшем случае нейтральны, но
чаще всего они служат выражением нашей «любви к себе» (philautίa), что
полностью противоположна той «привязанности к Богу» (pròs theòn philίa),
которая есть «совершенная и духовная любовь, в которой и осуществляется молитва
в духе и истине»>87).
* * *
^ 3. Действие» и «созерцание»
Различение между «практической» (или «деятельной») и
«теоретической» (или «созерцательной») жизнью восходит к глубокой древности,
оно имеет дохристианские истоки. Его усвоили святые отцы, наполнив,
однако, оба понятия новым, специфически христианским содержанием. Они образуют
два столпа духовной жизни, а тем самым и молитвы. Но, как это часто бывает, и в
этом случае, особенно на Западе, произошли некоторые смещения смысла: чтобы
убедиться в этом, достаточно обратиться к нашему повседневному языку.