Но к чему это я? К тому, что быть забитым насмерть кокосовым орехом казалось мне ужасно позорной смертью…
Между тем мы с дядей Вовой провели ревизию боеприпасов.
И с ужасом обнаружили, что пуль у нас на двоих осталось меньше, чем стрел в колчанах у наших друзей пиратов.
Тут пробил звездный час Бута и его особого композитного суперлука.
Пуская навстречу граду летящих кокосов стрелу за стрелой с изумительной точностью, Бут уже через три минуты заставил пятерых циклопов корчиться на песке в смертельных конвульсиях.
Как ни странно, это произвело на тварей воздействие даже большее, чем грохот гранаты из моего подствольника.
Пращники перестали швыряться, замерли в нерешительности. А потом… попятились!
– Вперед, навалимся на них и изрубим их в капусту! Сколько можно терпеть?! На абордаж! – вдруг воскликнул задира Лод.
Похоже, у старого пирата от напряжения начали пошаливать нервы.
Идея была, конечно же, самоубийственной.
Но я и сам был доведен до предела и уже всерьез раздумывал над тем, не примкнуть ли к автомату штык-нож и не поддержать ли Лода в его самурайском порыве.
И вот, в этот самый миг раздался иезуитски спокойный голос Рихарда:
– Друзья мои! Поприветствуем же «Любовницу ветра», самый быстроходный из кораблей, что когда-либо состоял под моим командованием!
– …и, кажись, самый мелкосидящий, – шепотом добавил дядя Вова.
Я обернулся и обомлел.
Бушприт «Любовницы ветра» покачивался так близко от нас, что, казалось, до него можно дотянуться рукой.
А роль ростральной фигуры на ахтерштевне «Любовницы ветра» выполняла… сама Таис в мокрой нательной рубахе, тесно облегающей ее волнующие формы!
Впрочем, врать не стану, в тот момент я на формы даже не посмотрел.
Наконец-то мы перевели дух…
Я растянулся на теплых досках палубы в позе морской звезды и блаженно закрыл глаза.
Тихо плескало море.
Вдали выли раненые циклопы.
Привычно скрипела снасть, и чайки переговаривались о вечной своей ерунде.
Рядом со мной в позе зародыша лежал дядя Вова. Из скулы у него сочилась сукровица – поранился щитом, пока мы там геройствовали.
Я знал, что долг требует, чтобы я сейчас же встал и оказал старшине первую медицинскую помощь.
Промыл рану, наложил хоть какую-нибудь повязку, сказал что-то участливое.
Проверил, не воткнулась ли в его мясистый загривок ядовитая игла.
Но, верите, на исполнение этого долга у меня не было никаких физических сил. Как и на то, чтобы, например, сходить в туалет – хотя и очень хотелось.
Я чувствовал, если сейчас не полежу хотя бы минут двадцать, то просто умру. Ведь невозможно же жить одним сплошным адреналином (хотя мы и пробовали это делать все последние дни!).