Что же тогда сказать об урологе, который большую часть жизнь проводит возле мочи и купается в ее запахе, как дельфин в Черном море! Но Леонид Борисович не считал свою жизнь проклятой, как, наверное, считало бы большинство из нас. Он знал о моче все и даже больше этого. Он мог по ней гадать, колдовать, а главное — угадывать все, что больному написано на роду. Не в смысле женитьбы, понятно, или неожиданного наследства, а в смысле здоровья или недуга на ближайшие месяцы и годы, что и подразумевает количество счастья на этот период.
Слава о нем шла. Но слава эта была негромкая. Своим гением он заслуживал гораздо большего, но на крылах его дарованья гирями висела трусость, и он оставался практически рядовым врачом, «отличным специалистом» — титул, который получает всякий, проработав лет десять на одном месте. А Шуйский проработал в урологии, и к тому же в одной и той же поликлинике, намного больше. Беда только, что он уродился трусом. Воспитанный на песнях типа «Взвейтесь кострами, синие ночи, мы пионеры, дети рабочих», Леонид Борисович долгое время стеснялся, а в большей степени и боялся разговоров о земле обетованной. Друзей себе заводил, как правило, среди русских и жену взял русскую, что вовсе не избавило его от известных превратностей семейной жизни. Дети, стало быть, по всем законам родились у него русские. Однако, сколь ни старался он обрусеть, до конца не обрусел, черного кобеля, говорят, не отмоешь добела. И он не стал своим ни в том лагере, ни в этом. У него в конце концов и с детьми не заладилось. Дети — двое сыновей — тянулись к еврейскому, к еврейской культуре, к синагоге, интуитивно да и физически чувствуя, что в наше время с этим прожить проще, вольготнее, хотя бы в смысле всевозможной гуманитарной помощи, всяких приемов, праздников, поездок и тому подобного.
В общем и целом, карьеры Шуйский не сделал. Потому что для карьеры нужна определенность позиции — в каком-то смысле политиком надо быть. А для этого в свою очередь нужны смелость и цинизм. Шуйский же их не имел — Бог не дал.
В наши дни, когда медицина вооружилась всякой немыслимой аппаратурой, электронными томографами и еще Бог знает чем, когда дипломированный врач исполняет при ней роль едва ли не санитара, Шуйский обходился без всех этих кибернетик. Он сам себе был кибернетика!
Между прочим, в детстве родители его решали, кем стать их одаренному сыну: то ли пойти в художественное училище, то ли избрать более надежный кусок хлеба — медицину. И решили в пользу медицины, убив, может быть, в Леониде Борисовиче великого живописца. Но чувство цвета осталось в нем на всю жизнь. Шуйский распознавал полутона, многие десятки оттенков, которые могла иметь человеческая моча. По ее виду, по цвету — да плюс еще запах! — он мог рассказать о больном все. Почки же и мочевой пузырь Шуйский видел как на ладони — так, будто бы держал перед собой рентгеновский снимок.