— Миша, поди-ко узнай, — попросила слабым голосом мама. — Броня в школу ушёл?
Броня тут как и был. Вошёл в боковушку и заявил:
— В школу сегодня я не пойду!
— Почто же?
— Да как пойду-то я? Ведь ты у нас во-он какая. Надо смотреть за тобой.
Мама хотела ему улыбнуться, но улыбка не получилась.
— Нет уж, Бронюшко, лучше поди. За мной присмотрит бабушка Анна.
Да и бабушка Шура рядком. И папа взял специально отгул.
— Я тоже буду смотреть за тобой! — подсказал, волнуясь, Мишутка.
— И ты, — согласилась мама.
Броня вышел из горенки, а Мишутка ещё один раз посмотрел на маму, на её опавшее, тоненькое лицо, на глаза, в которых мерцали зелёные точки. Точки вдруг задрожали и, заплывая туманом, растаяли, словно снежинки.
Вошёл папа, высокий, с нахмуренно-тусклым лицом.
— Папа, — Мишутка мотнул подбородком на маму. — Чего с ней? Вроде глядит на меня, а меня не видит?
— Надо ей отдохнуть. Пойдём-ко давай. Не станем мешать.
Они вышли на кухню, уселись возле окна, рядом с бабушкой Шурой, трепавшей куделю, чтоб из неё наготовить льняных крепких ниток. Папа курил, видно было, что он расстроен. Бабушка Анна сходила к маме с лекарством. Вернулась через минуту, лицо у бабушки было спокойнее, чем у папы. Мишутка взглянул на неё с надеждой.
— А она выживёт?
— Как жо! Как жо! — ответила бабушка. — Ещё недельку — и на ноги встанет.
— И улыбаться будет?
— Конешно, конешно.
Мишутка увидел одетого Броньку. Подбежал и тихонько спросил:
— Бронь, скажи: отчего улыбаются мамы?
— Не знаю.
— А ты узнай! — попросил. — Зря, что ли, в школу-то ходишь? Спроси у Елены Платоновны. Она ведь умная. Знает, поди-ко.
Броньке вопрос пришёлся по душе. «Отчего в самом деле?» — думал он, ступая с портфелем по мёрзлым ступенькам крыльца. Вдохнув крепкий морозный воздух, оглядел большой белый двор, прогребённую в рыхлом снегу аккуратную тропку, ворота с калиткой и тесный, завитый сугробами палисад. В палисаде летом стояли бордовые георгины. И теперь стояли они — независимо, важно, но только в снегу, и их тёмные головы шелестели отжившим веером лепестков.
Непривычно Броньке видеть кого-нибудь из родных в таком, как у мамы сейчас, хвором виде. На уроках он был рассеянным, невесёлым, чувствуя себя так, как если бы с ним должна приключиться какая-нибудь неприятность. Раздавались вокруг голоса. А он, хоть и слушал внимательно, но ничего в свою голову не вбирал. Лишь на последнем уроке нечаянно уловил, что рассказ идёт о цветах, ягодах и деревьях. Лицо его заалело, он встрепенулся и, посмотрев на учительницу, спросил:
— Почему, Елена Платоновна, тётеньки улыбаются от цветов?