– И в котором часу начало?
– В семь, – отозвался мальчишка. Потом махнул рукой и добавил: – Цирк за северными воротами встал.
На том и разошлись.
Я выкупила две книги, зато листовку не вернула. Сын лавочницы мой поступок не оценил, и даже попытался возмутиться, но схлопотал лёгкий подзатыльник от матери, в результате чего ограничился сердитым взглядом и не менее сердитым сапом.
Ребёнок был искренен, но приличную с виду тётю всё равно не проняло. Я была слишком удивлена новостями. И хотя семь лет на арене сформировали острую неприязнь к цирку, точно знала, что на представление пойду…
Сижу. На лавке, на первом ряду, в окружении зажиточных горожан и их детишек. И понятия не имею, как относиться к действу, которое разворачивается перед глазами.
С одной стороны, это по-настоящему красиво. С другой… я столько раз видела Фейри, жонглирующего зажженными мячиками. Столько раз наблюдала, как Фил выделывает кренделя на высоченных ходулях. Выкрутасы Рины с лентой тоже давным-давно приелись, но когда смотришь на это из зрительного зала, а не из-за кулис, сидя в ошейнике и на поводке, ощущения совсем другие.
Когда ты зритель, цирк – праздник! А все номера кажутся просто забавой. Мол, вышли, покрасовались и ушли, хотя на самом деле это огромный труд. Но…
Но по-настоящему оценить труд тех, кто долгих семь лет держал тебя в клетке очень тяжело. Испытывать симпатию к людям, чьими стараниями ты столько мучилась – ещё тяжелее. Пищать от восторга, хлопать, топать… Мм-м, нет. Это не для меня.
Хотя, повторюсь: красиво!
И я… сижу. Жую жареные в меду орешки, смотрю и пытаюсь нащупать в глубинах своей души ностальгические настроения. Но ностальгии нет, равно как и злости.
Весь этот усыпанный блёстками мир кажется таким далёким, таким чужим… В какой-то момент начинает казаться, будто это не я жила в труппе долгих семь лет. Словно это не меня пороли плёткой в случае непослушания и временами держали на воде и жиденькой каше. Будто это не меня периодически забывали выгулять, и вовсе не мне приходилось отчаянно ёрзать на подстилке из соломы в надежде не описаться, и вопить во всё драконье горло, дабы привлечь внимание гадких людей.
Словно… не со мной.
Поэтому сижу. Смотрю, жую, пытаюсь проникнуться духом праздника.
Народу, который набился в зрительный зал, искренне нравится. Не только детвора, но и взрослые, смотрят широко распахнутыми глазами, с восторгом. Эти эмоции оказываются довольно заразительными, и я не замечаю, как тоже начинаю улыбаться. Впрочем, нет. Это скорее ухмылка.
А потом… арена пустеет. И из кулис выходит Шеш в парадном костюме.