При таких непривычных для нас условиях жизни тяжело протекали даже такие болезни, которые обычно не доставляли нам особых трудностей. Солдат с заболеваниями кишечника приходилось как можно дольше оставлять на фронте. И без того мы редко могли отправлять в тыл легкораненых и больных, так как врачи санитарной роты были совершенно перегружены из-за наплыва тяжелораненых и солдат с серьезными обморожениями. Поэтому мы пытались, насколько это было возможно, оставлять измученных дизентерией бедолаг в действующих подразделениях вместе с их боевыми товарищами. Но если заболевшим дизентерией солдатам приходилось чаще чем три-четыре раза в день выбегать на мороз, чтобы справить нужду, то при этом они теряли больше тепла, чем могли себе позволить в таком и без того крайне ослабленном состоянии. В этом случае смерть подстерегала их буквально за каждым углом. А в том случае, когда они не успевали даже расстегнуть брюки и пачкали нижнее белье, это приводило к обморожениям и в конце концов тоже заканчивалось смертью.
Поэтому, отбросив неуместную здесь деликатность и утонченность манер, мы делали в брюках и кальсонах таких больных продольные разрезы сантиметров двенадцать – пятнадцать в длину. Теперь в случае крайней необходимости они могли справлять нужду не снимая штанов и подштанников. Всякий раз после завершения процедуры санитары или товарищи завязывали этот разрез с помощью тонкой проволоки или бечёвки. Боец так и ходил с этой проволокой, пока процедуру не приходилось повторять еще раз. А поскольку все солдаты сильно исхудали, штаны болтались на них достаточно свободно, и поэтому не представляло никакого труда многократно повторять эти манипуляции в течение дня. Такая нехитрая мера помогла спасти жизнь не одному солдату, и многие из них продолжали оставаться на переднем крае обороны в более или менее боеспособном состоянии.
Если позволяла обстановка, мы всегда старались оказывать помощь раненым в теплом помещении. Если же в исключительных случаях приходилось перевязывать раненого бойца на открытом воздухе, то мы старались делать это, снимая с него как можно меньше верхней одежды. Для меня стало делом принципа никогда не подвергать раненого или обессилевшего солдата опасности попасть в руки к русским. В нашем санитарном подразделении это стало для всех почти навязчивой идеей. И если при этом мы иногда и заходили слишком далеко и, возможно, излишне рисковали, но зато это придавало нам решительности и ставило перед нами цель, к которой мы могли стремиться.
В любом случае оставление человека на поле боя означало бы для него верную смерть. К нам поступала масса достоверных сообщений о бесчеловечном обращении с немецкими солдатами, попавшими в руки к русским. Пленные красноармейцы рассказывали ужасные вещи о преступлениях, совершенных коммунистами, после того как мы ушли из Калинина. Там нам пришлось оставить в одном из полевых госпиталей много тяжелораненых. В отчаянии они умоляли не бросать их на произвол комиссаров, ведь у них не было даже оружия, чтобы в крайнем случае покончить жизнь самоубийством. Но у нас было слишком мало санитарных машин, и просто не было другого выхода. Раненые остались под присмотром нескольких врачей в полевом госпитале, помеченном большим красным крестом. Когда пришли русские, они первым делом расправились с врачами. А потом разделались и с ранеными, вышвырнув их через окна на улицу, где стоял жуткий мороз. Тот из раненых, кто оставался жив после падения на мерзлую землю, получал пулю в затылок. Потом тела погибших зарыли в одной общей могиле.