И когда на другой день было сказано, чтобы отдел приготовил передовую, а Шпигель поручил мне набросать «первый вариант» (он не любил распространенное слово «болванка»), я, естественно, обратился к нему:
– А что писать?
Вместо ответа он повел меня к Селиху, занимавшему тесную комнату рядом с секретариатом. У Селиха были давние тесные отношения с К.Е. Ворошиловым, он встречался с ним И знал, конечно, больше, чем мы. Изложив ему наши трудности, Шпигель попросил подсказать, что писать в передовой. Селих, любивший поговорить вообще и показать свою осведомленность, рассказал о том, как посланцы Гитлера хотели вписать в договор слова о германо-советской дружбе, которые были отвергнуты самим И.В. Сталиным, какие тосты произносились во время ужина и какие анекдоты рассказывались. По его словам, К.Е. Ворошилов оценил договор с Германией как «передышку», подобную той, какую Советская Россия получила в 1918 году, заключив Брестский мир. «На западных союзников надежды никакой нет, – сказал он. – Поэтому чем длительнее передышка, тем лучше для нас». Что касается передовой, к которой мы снова вернулись, то Селих посоветовал держаться текста коммюнике и договора, но не противопоставлять советско-германский договор зашедшим в тупик советско-англо-французским переговорам.
– Разве они будут продолжаться? – спросил Шпигель.
– Климент Ефремович готов продолжать их, – ответил Селих. – Но ведь это зависит и от его партнеров.
3
Буря негодования, которую разыграла в день опубликования советско-германского договора печать Западной Европы и США, оказалась менее громкой и яростной, чем мы ожидали. В визгливом потоке ругательств почти сразу послышались голоса, здраво оценивающие неожиданный и смелый шаг советского руководства, и я с удовлетворением записал их в свою тетрадь.
Известная американская журналистка Дороти Томпсон, выступая 24 августа по радио, признала, что пакт о ненападении является величайшей победой Сталина. Поездка Риббентропа в Москву показала, что Германия напугана. Советское правительство относится с недоверием к Англии и Франции и стремится к нейтралитету в предстоящей войне.
С ней перекликался не менее известный французский обозреватель Зауэрвейн, который писал в «Пари суар»: «Политика Сталина глубока и гибка. В данный момент он очевидно мстит за Мюнхен, тот самый Мюнхен, в котором урегулирование европейских проблем проходило без участия Советского Союза».
Соглашаясь с этим, «Манчестер гардиан» подчеркивала в тот же день, что события последних лет внушили Советскому правительству глубокое недоверие к французской и британской политике в отношении агрессии. Нельзя ожидать, что СССР так легко простит Чемберлену его политику, которая ставила целью вытолкнуть СССР из Европы.