Мустарид — это тот, кто преграждает тебе путь, он внушительного вида и прилично одет; и он делает вид, что умирает от стыда, но при этом боится, как бы его не заметил кто-нибудь из знакомых. Он смело останавливается перед тобою и заговаривает с тобой с большой таинственностью.
Мукаддис — это тот, кто хлопочет для покойника и собирает деньги на саван, или это тот, кто стоит на дороге, ведущей в Мекку, около павшего осла или около павшего верблюда, уверяя, что животное принадлежит ему и что гибель его помешала ему продолжать путь; он умеет говорить на языке хорасанцев, или йеменцев, или африканцев и хорошо знает тамошние города, дороги и жителей. Когда пожелает, он, может быть родом из Африки, а когда пожелает, он может быть жителем Ферганы, а когда пожелает, он даже может быть жителем какой хочешь области в Йемене.
Мукадди — назойливый нищий.
Каби — имя прилагательное от имени Убайй ибн Каб аль-Маусили, который в течение года был старшиною после Халавайхи над попрошайками, когда они находились около источника.
Закури — это хлеб, подаваемый в виде милостыни заключенным или нищим.
Это объяснение того, что привел только Халавайхи. Число же разных попрошаек вдвое больше. Но не стоит дальше затруднять себя тем, что не имеет никакого отношения к книге.
РАЗНЫЕ ЗАБАВНЫЕ РАССКАЗЫ
Взял Яхья ибн Абдаллах ибн Халид ибн Умайя ибн Абдаллах ибн Халид ибн Усайд хлебец со своего стола и прикинул на руке его вес, в то время как гости ели, затем сказал:
— Утверждаю, что хлебцы у меня маленькие, но какой же сын блудницы сможет съесть пару таких хлебцев?
Сидели однажды я, Абу Исхак Ибрахим ибн Сайяр ан-Наззам, Кутруб-грамматист и Абу-ль-Фатх, воспитатель Мансура ибн Зияда, за столом такого-то, сына такого-то. Стол был из цветного мрамора, вся посуда была из полированного китайского фарфора или из дерева халандж из области Каймак, яства были приятны и вкусны, питательны и духовиты; каждый хлебец белел, подобно серебру, и блестел, подобно полной луне или чистому зеркалу, но хлебцев было ровно столько, сколько сидело душ за столом.
Гости уже доедали свои хлебцы, у каждого оставался лишь маленький кусочек; но хотя они еще не насытились настолько, чтобы прекратить еду, хлеба им не прибавляли, и они, держа руки на весу, пальцами отламывали от своего кусочка крошки и ели, макая их в блюде. Так продолжалось довольно долго, и вот хозяин подошел к Абу-ль-Фатху и указал на одну тонкую лепешку, лежавшую под миской, говоря:
— О Абу-ль-Фатх, возьми этот хлебец, порежь его на куски и раздели их среди наших друзей!