Негоже леди бежать навстречу мужчине. Это чудовища, колдуны и герои должны преследовать её — каждый со своей целью.
…Он появляется словно из ниоткуда, хотя наверняка просто выходит из тени на освещённое пространство. И — замирает.
— Ты здесь, — говорит он, почти не размыкая губ.
Я смотрю на него и не могу определиться: колдун, чудовище, герой? Пожалуй, всё вместе. Он облачён в яркие одежды гипси — красное, чёрное и белое; обычно гладкие волосы больше похожи на сумрачное пламя, раздуваемое ветром, а глаза пылают зелёным светом, столь жутким, что даже у меня холодеет кровь. В руках его флейта, а за плечом дорожная сумка, и я не хочу знать, что внутри, потому что из неё на мягкий ковёр из мха срываются одна за другой капли.
Тягучие, тёмные.
— Здесь, несмотря на твои усилия, — отвечаю спокойно и чувствую, как замирают металлические звери на крышах. Они сердиты и готовы броситься на него по одному моему слову. — Удивлён?
Он не отвечает, но приближается медленно, опасными беззвучными шагами, как будто не хочет спугнуть. Подходит ко мне, берёт лицо в ладони, точно в раму оправляет, и запрокидывает.
От рук его веет жаром.
— Не удивлён, — говорит он тихо. Его черты ещё прекраснее, чем наяву; возможно, потому, что во сне мы именно такие, какие есть на самом деле. — Посмотри на меня. Тебе страшно?
Я долго-долго вглядываюсь в жуткое зелёное пламя, а затем протягиваю руку и прикасаюсь в ответ — к кромке губ.
— Нет. А тебе — страшно?
Каменная русалка приподнимает кувшин выше; свет льётся теперь прямо на нас. Металлические звери соскакивают с флюгерных спиц и бросаются в проулки — звенящий медно-чугунный поток. За дурманящим запахом вербены проступает нотка вишнёвого дыма.
Я выскальзываю из чужих рук; ветер треплет полупрозрачные юбки, как будто вокруг меня тоже беснуется пламя, но не чёрное, а белое. Улыбаюсь:
— Ты так и не ответил на вопрос. Придётся теперь наяву.
И просыпаюсь.
…Когда я очнулась на рассвете, лицо у меня горело.
Святые Небеса, пусть Лайзо не запомнит этот сон!
Весь день я ходила как в тумане — сладком, прежде незнакомом. Порой замирала, время от времени подносила пальцы к губам, механически и неосознанно; они пахли вербеной. Как такое возможно? Воображение играет дурную шутку или?..
— Леди Виржиния, прошу прощения за бестактный вопрос, но вы случайно не простыли на ветру? — словно бы в шутку поинтересовался Эрвин Калле. Он был сегодня в компании новой девицы, якобы художницы, огненно-рыжей и грубоватой, но уже несколько минут не обращал на неё никакого внимания, разглядывая лишь меня. — Щёки пылают, глаза блестят! Обычно вы похожи на лёд, вас хочется рисовать полупрозрачной холодной акварелью, но сегодня… Только масло, только в стиле Нингена!