Итак, версия о причастности фараона к гибели несчастного парохода выглядела гораздо привлекательнее, чем пошлые домыслы о выгоде страховых компаний или все тот же внезапно материализовавшийся из тумана айсберг.
… А теперь представьте себе нашего мистера Оак'а («oak» — «дуб», англ.), который, впервые в жизни оторвавшись от строгих родителей, наслаждается плаванием на роскошном пароходе, млеет от заигрывания источающих ненюханные доселе ароматы дам, заводит «транспортный» роман с девушкой из приличной семьи. Я назвала очаровашку Мэри Лу — ну не Маней же ее называть! И эта самая, как оказалось вполне продвинутая, Мэри Лу в перерыве между поцелуями на капитанском мостике тревожно шепчет нашампанившемуся до пузырей из ушей Оаку:
— Вы видели, какое выражение лица у нашего капитана? Из него и бранные слова сыпятся, как порох из прохудившейся пороховой бочки! Оказывается там внизу, в трюме…
Сказала Мэри мне,
Что в душе ее покоя нет:
Там в трюме груз лежит —
Из великих мрачных пирамид.
Там есть саркофаг,
Сторожит его змея,
Тем, кто тронет прах, —
Ни покоя, ни добра!
Милейшая Мэри Лу слыла прилежной студенткой в колледже, не дула пиво напропалую со всеми прохвостами, не вешалась на шею седеющему преподавателю истории, а внимательно слушала его рассказы о боге Осирисе и боге Сете, не обжималась со скороспелыми джентльменами по темным углам викторианского общежития. Багаж мэриных знаний был несоизмеримо больше, чем у Танюшки Пупкиной, проскучавшей 8 лет в московской общеобразовательной школе, от несокрушимой тоски родившей кучерявенького бэйбика и отправившей его в контейнер для мусора.
— Если там действительно фараон, ничего хорошего ждать не приходится, милый Оук, — печально молвила Мэри Лу, вытирая одинокую слезу концом шелкового шарфа своего кавалера.
— Я… ик… (шампанское миролюбиво посылало пузырьки со дна оуксовского организма)… спущусь, дорогая Мэри… ик… и щас все>: устрою.
Оук вспомнил любимую фразу своего папочки. Тот очень любил говорить: «Я шас все устрою!» — и в тот момент, когда эти слова вылетали у него изо рта, в мире что-нибудь обязательно взрывалось или рушилось в тартарары, проваливались целые улицы и просыпались самые ленивые вулканы.
- Щас все устрою, я пшел… ик, — и Оук спустился в темень трюма, дрожа от страха и шепча побелевшими губами что-то похожее нэ «Ой ты… ик… мамочка».
В трюме пахло сырыми змеиными шкурками и не морским, скорее каменным, холодом. Двигаясь на ощупь, Оук наткнулся не саркофаг и сразу же услышал шипение. Каменная змея на крышке гробницы, призванная охранять священный сон повелителя египтян, ожила и уставилась на непрошенного гостя немигающим взором. Ее тело наливалось серебром. Последовал сильный толчок, корабль накренился на правый борт, но саркофаг каким-то чудом сохранял горизонтальное положение.