— На фиг арии, — грубо отрубил Петрович, — надо что-нибудь общедоступное. И чтобы по ходу дела попадались названия старых песен или уже знакомые по прошлым альбомам образы. Так поступают все…
Прощай, невоплощенная в песне символика 4 цветов! Прощай, светлая вера в жизнеутверждающую силу благодетельных богов!
В самый критический момент случилась мощная эпидемия гриппа, и на ум не приходило ничего, кроме:
Унылой ящерицей осень
По лужам тащит серый хвост,
Такой нелепый хвост,
И снова грипп знакомых косит,
Все боятся частых встреч,
И, чтоб себя развлечь,
Вспоминаю я улицу Роз.
В гриппозном бреду явился мне и Пилат, с которым мы с момента написания эпического полотна «Кровь за Кровь» были практически неразлучны. Явился в перчатках. Кожаных, байкеровских.
— Понтий, — говорю я, засовывая градусник под мышку и понимая, что нехорошо так запанибрата разговаривать с Прокуратором, — вот так все время и ходишь? И в жару?
- Приходится так ходить, — отвечает разжалованный надзиратель над Иудеей, внимательно рассматривая уже открытую банку собачьих консервов, неожиданно оказавшихся у ножки письменного стола, — словно взяточник какой-то, я же меченые купюры не брал, а вот наградили…
- Мыло у меня есть, Safeguard называется, не пробовал?
— Да перепробовал все — и голубое, и розовое, и зеленое… Бородавки исчезли, мигрень прошла, а это вот никак…
- Понтий, это ж собачья еда!
— Собачья жизнь, собачья жратва, — уныло отвечает узник вечного позора, бросая пустую банку в открытую форточку. — Хорошо, что хоть гору моим именем назвали… А так, отмыл бы я ручонки, и что? Кому бы нужен был? Красиво звучит: «Когда вершина Пилата укрыта шапкой облаков, погода отличная…».
Точно. 40 градусов. Аспирин. Малина. Покой.
Когда Пилат отмоет руки,
Я подниму бокал вина,
И осушу до дна.
Начну звонить своей подруге
На другой конец Земли,
Всем друзьям своим:
Суть истории изменена!
Потом скажу, что каждый в жизни
Чуть-чуть и Понтий, и Пилат,
У каждого свой ад!
И за стеной — какой-то лишний
И уставший человек
Отойдет в Древний Рим навсегда…
Когда Пилат отмоет руки,
Взовьется пламенем вода,
Исчезнут города,
И лопнут старые подпруги (не подруги!)
У грехов, как у коней,
Скучно станет мне,
Я уйду по воде… в никуда… (привет «Пытке тишиной»!)
Наш отечественный аспирин превратил курившего косяк Пилата в висевшие на спинке стула кожаные штаны. Собачьи консервы оказались нетронутыми, но мой пес Пинч подозрительно принюхивался к банке, презрительно чихнул, отверг подношение и окопался на коврике под креслом, словно говоря: «За прокураторами не подъедаем-с!».