- Но, дьявол! - бьет Бородулин лошадь, кругом вмиг вырастает стеной тайга: вот сосны, вот пень, муравейник прижался к корням темной елки, попискивают и жалят комары.
Начинает купец думать о делах: надо земли прикупить... Но зачем, куда ему: умрет - кому оставит? "Эх, сына бы!"
"Деньги найдешь - быть..." - опять тихонько просачивается в душу; замелькали голубые задумчивые Аннины глаза, а тайга вновь стала куда-то уходить, заволакиваться серым, исчезли лошадь, солнце, комары. И Бородулин, сладко ощущая, как у него замирает сердце, как неотступно стоит перед взором Анна, соглашается радостно, что без Анны ему не жить.
"А жена? Убьешь?"
- Но, дьявол! - хлещет неповинного коня...
Солнце за полдни перевалило, когда он подъехал к Назимову.
Едет трусцой по улице, а навстречу народ бежит.
- Езжай скоряе!.. Анка... Анка...
Бородулин вмах понесся к дому.
А вдогонку:
- Анна удавилась... Анка... Анка...
Кубарем слетел с коня, сшиб с ног какую-то старуху:
- Прочь! - и, не помня себя, ввалился в дом.
Толпится возле кровати народ. Растолкал всех и метнул взглядом по бледному испуганному лицу Анны.
- Анютушка! Родимая!
- Шкура! - сквозь стиснутые зубы буркнула Дарья и сердито повернулась у кровати взад-вперед на каблуках.
- Ты меня прости, Иван Степаныч. Тяжко мне... Скука грызет... Прости, голубчик...
- Живучая... - вновь прошипела Дарья.
- Вон, жаба! - топнул Бородулин и, размахнувшись, влепил ей пощечину. - Вон!!! Вон!.. Все вон!.. Всех перекострячу!..
Толпа бросилась кто куда, Дарья первая. Фенька на глаза попалась, размахнулся - раз!
- Это вы, стервы, с Дашкой!.. Укараулить не могли... Душу вышибу!..
- Иван Степаныч... - молила Анна.
Бородулин, шумно отдуваясь, запер все двери на крючок и, подойдя к Анне, грузно сел на табуретку. Как в лихорадке, стучали зубы, гудело в голове, пресекся голос, и все было как сон. Он крепко сжал виски, закрыл глаза, стараясь овладеть собой, но вдруг стал задыхаться: глаза испугались, забегали, руки ловили воздух, виски и лоб дали испарину, а табуретка выскользнула из-под дрожащих ног. Он ахнул, схватился за сердце, уткнулся в колени Анны и жутко, со свистом, застонал.
- Иван Степаныч... Бог с тобой... - вся в страхе вскочила Анна.
- Жива... Ну, Аннушка... Ну, родимая... - Встал, шатается, лицо налилось кровью, в глазах удивленье и радость, будто впервые увидал Анну. - Господи, жива... невредима, - твердил он прыгающим шепотом.
Долго умывался, мочил голову водой и, шумно отдуваясь, жаловался:
- Эка, сердце-то... чуть что - и зашлось... Фу-у ты... Неприятности все, ерунда...