- Мы, милый, ничего. Вот переночуем, да завтра к вам придем. В бане бы помыться надо. Вша одолела.
- Та-а-ак... - еще раз протянула голова.
- Мы, миленький, люди тихие, мы...
Голоса удалялись. Наконец замолкли.
Антон проводил хромого Семку до поскотины и дорогой всячески старался расположить парня к товарищам.
Приперев покрепче ворота изгороди, Семка заковылял домой. Не доходя с версту до деревни, он уже слышал, что праздник в разгаре. Колыхались отзвуки песен, пилила гармошка, кто-то "караул" орал, взлаивали собаки.
Под кустом у дороги Семка услыхал шепот:
- Миленочек ты мой, родименький ты мой...
Чмок да чмок.
"Это ничего", - думает Семка и хромает дальше, вздыхая и поторапливаясь.
А в деревне содом.
Обабок, связанный, давно взаперти сидит. Он Тимохе-звонарю глаз подшиб да в чьей-то избе рамы оглоблей высадил:
"Вот как у нас. С праздничком!"
В дальнем конце свалка начинается.
- Вас надо, окаянных, глушить! - грозно враз кричат Мишка Ухорез и Сенька Козырь, надвигаясь на Федота.
- Кого?
- Тебе, мироеду, только под ноготь попади, - раздавишь!
- Ну, и проваливай!
- Даешь или не даешь?!
- Нету, вся...
- Говори - дашь, нет?! - взмахнул колом Козырь.
Федот ахнул, отскочил и со всех ног бросился в проулок
Придурковатый Тимоха сидел пьяный на завалинке и прикладывал к подбитому глазу старинный сибирский пятак с соболями. Пришло ему желание часы отбить, встал, девять прозвонил, опять сел и затянул песню.
- Врешь! - говорит кто-то через дорогу. - Разве девять? Скоро петухи запоют!
Тимоха поднялся и еще добавил два удара.
- Два... шестой, - шамкает столетний, лежа на печи. - Я бы еще пососал... Эй, да-кось... Винца-то... - бормочет он.
Кот подходит к деду и, задрав хвост трубой, мурлычет и трется об его щеку.
- Шесть! - кричит столетний; хотел крикнуть "брысь", да не вышло, сбрасывает кота на пол и добавляет:
- С богом, аминь...
Сенька Козырь с Мишкой задами, через огороды, к лодке крадутся. Огляделись - нет никого. Оттолкнулись от берега, сидят друг против друга, глаза горят, зубы стиснуты.
- Нож-то у тебя острый?
- Острый.
Как два волка, прошмыгнули они в поскотину, идут, пошатываясь, по росистой траве, высматривают пьяными глазами добычу.
- А ну как у других у кого - тоже белые?
- Но вот, толкуй...
Сенька в два прыжка оседлал белую корову и со всего маху всадил ей в горло нож.
- Дай-ка мне... Дай-ка...
- Вали стягом.
И долго они, гогоча от крови, носились возле опушки тайги, перехватывая мирно дремавших белых Федотовых коров.
- Попомнит, клещ окаянный, - вытирая о траву нож, прохрипел Сенька Козырь.