Тихо стало. Только из кухни долетал пьяный Илюхин храп.
Прову не спалось. Он поглядел на образ. Огонек лампадки колыхался и озарял лик Христа. Пров вздохнул. Его душа требовала молитвы. Нужно сейчас встать и все открыть господу, совет благой принять, вымолить спокой сердцу. Он подошел к образу, опустился на колени. Огонек поклонился ему и затрепыхал. Лицо Прова скривилось, сморщилось. И когда он сделал земной поклон, уже не мог выдержать, всхлипывать стал и тихо, чтобы не подслушали, по-женски голосить.
- Рабу твою Анн... звоссияй... боже наш.
И не знает Пров, какими словами можно разжалобить бога, от этого еще больше ноет его душа, и печалится, и тоскует.
- Звоссияй... совсем... гля ради старости... гля утешенья.
После вторых петухов пожаловала Даша. Она легла рядом с Фенюшкой и крепко ее обняла.
- Стерва ты, Дашка, - сказала Фенюшка, - попадетесь вы с хахалем-то.
- Мо-лчи-и, - тянула, засыпая, Даша, - ехать хочу... в Кедровку. Как его, хозяин-то... одного... без досмотру...
- Кати! Все одно шею-то свернешь. Таковская.
- Эх, Феня, Феня, - тяжко вздохнула Дарья. - Ничего ты не знаешь. Ничего ты, Феня, не понимаешь.
- Брось, брось ты его, мазурика, посельгу несчастную.
- Погоди, Феня... Скажу слово... Все тебе скажу...
- Сучка ты, я вижу.
- Ну, не обида ли?! - Даша, чтобы не закричать на весь дом, вцепилась зубами в подушку, застонала.
XVI
Солнце стояло высоко. Матрена пошла к завозне - храпит купец. На речку сбегала - не едет ли хозяин? Нет. Пошла вдоль улицы.
У сборни мужики. Лица мятые, глаза красные, заплывшие. Обабок в кумачной рубахе, в новых продегтяренных чирках, с фонарем под глазом, но при бляхе.
- Надо обыскать... - говорит он, поправляя начищенную кирпичом бляху.
- А по-моему, выпустить, да и все... Народ, кажись, смирный, несмело заводит пьяница Яшка с козлиной бородой.
- Сми-и-рный?! - наскакивают на него. - А помнишь?!
У Яшки в груди хрипит, он кашляет, словно собака костью подавилась, и, уперев руки в колени отекших ног, жалеет:
- Мне што ж, мне все равно... Хошь век держи их... Хошь на цепь посади, а только что... Полегче надо бы...
Мимо них по улице священник верхом на Федотовом коне едет. За ним кривая Овдоха на кобыленке тащится.
- Здорово, батя! К домам?..
- Восвояси, отцы, восвояси... - хрипит батя, щуря на них узкие свои глаза.
- А молебен-то?
- Да чего, отцы... Простыл в речке... Еле жив... Не знаю, как и доплетусь.
- Грива! - злорадно взвизгивает бабьим голосом угреватый парень и, быстро присев, прячется за мужиков.
Батя, понукнув коня, надбавляет ходу.