Она быстро шагнула в избу: два огонька дрожат, две свечки восковые. Устин скрипит, на лавке три старухи головами встряхивают, борются с дремой.
Не подымая глаз, подошла Даша к мертвому, опустилась на колени:
- Прости меня, Иван Степаныч, грешную... Это я все, я...
Устин читать остановился, на Дашу смотрит. Старухи проснулись, рты разинули.
Встала Даша с полу - ноги не свои, дрожат, все тело дрожит. Чтоб взять над собою верх, быстро повернулась.
- Вот что, дедушка Устин, да баушки... да мир хрещеный...
Злые шаги застучали по крыльцу: рванув дверь, грозно вошел в избу Пров.
- Лешие! - зарычал он. - Вот лешие-то, вот окаянные-то... Матрен!..
Все насторожились.
- Это что же такое, Матрен... - тяжело дыша, говорит Пров Михалыч проснувшейся жене. - Ведь всех наших коров варнаки зарезали...
- Как? Кто?! - всплеснула руками Матрена.
- Вот, Устин, будь свидетель... трех коров моих, последних, кончили, белых... у Федота двух телков зарезали...
Матрена завыла в голос, старухи, ударяя себя по бедрам, стали ахать и причитать. Устин со свечкой в руке стоял, сгорбившись, и не знал, что делать.
- Это все бродяжня, бузуи-висельники!.. - гремел Пров. - Н-ну, погод-ди!..
Пров суетливо схватил фонарь и вышел на улицу. Воздух в избе вдруг наполнился злобой. И пламя покаяния в Дашиной душе погасло.
Даша стоит как стояла, словно в пол вросла. Лицо красными пятнами пошло, раздуваются ноздри, все тело огнем палит. Иной стала Даша, прежней, назимовской.
- Вот что я хотела... Помер ли Иван-то Степаныч? Может, так зашелся... - как кипятком окатила она Устина и, упруго вздрагивая ядреным телом, будто издеваясь над ветхими старушонками, проворно вышла.
Устин, разинув рот, проводил ее до двери взглядом:
- Сатано... сгинь, лукавая сатано... Тьфу!
Серая ночь была. Звезда покатилась по небу, вспыхнула и осияла сумрак. Идет улицей солдатка - мыслей нет, и уж не ветер радостный подгоняет ее, а черти хвостами подстегивают, не росистая трава стелется у ног, а сам дед-лесовой разметал по дороге свою зеленую бороду и, надрываясь, шипит: "Дура... эх ты, дура!.."
Враз все запело внутри и захохотало, все приникло, все покорилось в Дарье, груды золота рассыпались и зазвенели, а неверное сердце требует: "Бери!.. Все твое..."
Крик стоит в Федотовом дворе. Тесовые ворота настежь. Федот пуще всех горланит:
- Ну, так вот, молодцы... так тому и быть... И чтоб ни гугу, а то всем - край!..
- Это как есть... Чтобы с согласия... Как мир...
- Но, айда по домам!..
- Айда, айда!..
- Погоди: "айда"... Дай - Пров придет.