– Просыпайся, лодырь! – Щекотала бабуля Аделаиду за пятки. – Просыпайся! В баню с нами хочешь? Или дома одна останешься?
– Что значит «останешься»?! Конечно, хочет! Ещё как хочет!
Аделаида подскакивала так, что даже добротная немецкая кровать каждый раз стонала и обещала развалиться. Бежала умываться на кухню. Кран был в доме только один – на кухне, поэтому, к нему выстраивалась очередь из трёх человек. Кухня – застеклённый балкон. На ней очень и очень холодно. Зато так славно пахнет розовое земляничное мыло и целует лицо чудесное махровое полотенце.
Баня! Это много бань вместе. Таких бань нет нигде в мире! Они почему-то называются «серными», хотя были совсем не серыми, а выложены какой-то диковиной разноцветной мозаикой. Особенно много голубой, синей и белой. В этих банях внутри, где краны, можно сколько хочешь стоять под душем, можно залезть в бассейн, можно просто сидеть и разговаривать. Тут все женщины моются, моют своих детей, сидят, разговаривают, расчёсывают длинные мокрые волосы. А потом приходит бабуля, достаёт из сумки страшно колючую «кисю» и начинает, не намыливая, катать на Аделаиде шарики. «Кися» – это такая вязаная перчатка, которую надевают на руку. Она сделана из домашних жёстких ниток. Из «киси» торчат шерстинки, похожие на рыжую солому, она противная и страшная… Аделаида визжит, изворачивается, но только для приличия, потому, что всё-таки больше щекотно, чем больно, и катушки грязи рассматривать очень интересно. Серые такие, противные… Потом они долго моются, поливают друг друга водой. Бабуля расчёсывает Аделаиду, стрижёт ей ногти на руках и ногах. Потом они довольные и счастливые идут в раздевалку. Вот интересно – почему это называется «раздевалка», а не «одевалка»? Там же и раздеваются и одеваются?
После купания деда всегда ждёт их в машине, потому, что ему нельзя долго париться в бане, потому, что он болеет. Сердцем, что ли. Они снова едут домой! Мимо Дома правительства, мимо высоких сосен и знакомых входов в парк. Дома обед за круглым столом и маленькие весёлости.
А вечером шли гулять все втроём. Это тоже целое событие. Можно спуститься в Александровский сад и побродить, шурша рыжими платановыми листьями, по его старым, широким аллеям. Можно просто шагать по центральному проспекту, каждый раз останавливаясь около аэрокасс, где с потолка висят два разрезанных без крыши самолётика с сиденьями в два ряда, и тут же недалеко в продуктовом магазине прямо по стеклу витрины течёт вода и обмокряет шпинат. Вода тонкой занавеской правда похожа на театральную, только та красная, а вода прозрачная, а шпинат лежит внизу, как бы на подоконнике изнутри, его там так много! А если вообще дойти до площади Ленина и перейти на другую сторону, то сразу увидишь огромный магазин «Детский мир» с бегемотом, жирафом и страусом. Им почти настоящий Айболит то ставит, то достаёт огромный фанерный градусник. И там на градуснике красная линия и цифра «37». И улицы залиты почему-то оранжевым светом. И бабуля встречает своих знакомых. Они старее, чем она! На женщинах туфли с тонкими каблуками и чёрные пальто. Плечи вместо воротника покрыты вовсе не рыжей, а чёрной лисой, с болтающимися на ходу лапками, стеклянными безмозглыми глазами и пушистым хвостом. Эта дохлая лиса, оказывается, ужасно дорогая и называется «чернобурка». От её подруг иногда пахнет нафталином, но и этот запах Аделаиде нравится. От бабули тоже иногда пахнет нафталином. Значит, это очень приятный запах. Мужчины в длинных тёмных «макинтошах». Бабуля говорит, что так называется эта одежда с разрезом под спиной. Они в шляпах. Они когда здороваются, как бы приподнимают эту шляпу около глаза. Они стоят, разговаривают с бабулей и дедулей. Аделаида крутит головой по сторонам, рассматривая витрины и прохожих. Кто-то спрашивает: