Поэтому эта, казалось бы, самая простая картинка возбуждала в Аделаиде странные вопросы о какой-то другой, совершенно незнакомой ей жизни, где мамы такие красивые и рамы такие чистые.
Именно подобные, ненужные и неприличные размышления нередко становились причиной её многочисленных проблем. Родители считали, например, что она «невнимательная», «рассеянная». Казалось, они видят каждое её движение, слышат каждый вдох. Мама с папой не считали это чем-то предосудительным, напротив, они даже гордились собой, и папа часто любил повторять:
Ми про тэбя всоо-о знаем Даже эсли что-та скроэш – всо равно-о-о узнаэм! Рано-позно – всё равно всё-всё узнаем! Тагда – берегис! (Мы про тебя всё знаем! Даже если что-то скроешь – всё равно всё-всё узнаем! Рано или поздно всё равно узнаем! Тогда – берегись!)
Они же считали, что одноклассники во время урока её обязательно будут отвлекать, что непременно должно снизить успеваемость, поэтому попросили учительницу посадить Аделаиду одну за первую парту, прямо перед доской. Её посадили.
Иногда, если Аделаида замирала с пёрышком в руке, обмакивая его в чернильницу, резкий голос за спиной моментально выводил её из ступора:
– Ты что? Спишь, что ли? Уже давно должна была закончить! Может, ты о чём-то думаешь?! Или смотришь в окно?
Василий, – как-то раз решила мама, – я поняла – она сидит и вместо уроков пялится на улицу. Передвинь письменный стол вплотную к этой стене. А то она смотрит в книгу, видит фигу!
Так дома перед носом Аделаиды на расстоянии вытянутой руки появилась однотонная, серо-голубая стена.
Сёмка давно уже спал, когда Аделаида подходила к маме с тетрадкой на проверку:
– Мама, я закончила!
– Давай проверю! Ты сама проверила? Ошибок нет? Точно нет? А если есть? – Мамин голос набирал обороты. Она просто вживалась в роль. Было несколько сложновато отрываться от удовольствия, сопряжённого с чтением журнала для прогрессивных учителей «Семья и школа» и перейти к такой прозе, как проверка уроков, но мама с этим довольно успешно справлялась. Она медленно, но всё-таки вживалась. В голосе появлялся металл, движения становились резкими и уверенными. Как-то раз Аделаида спросила:
– Мам, а почему ты со мной так разговариваешь?
– Я с тобой разговариваю как учитель с плохим учеником! – Отрезала мама и со лба у неё свалилась огуречная шкурка. Мама из всей косметики не презирала только огуречные шкурки. Она их клеила на лоб и ходила по квартире. Они как-то не падали. Присыхали, наверное…
Мама не зря столько спрашивала об успехах, потому, что Аделаида иногда сама находила у себя ошибки. Тогда мама сердилась, но средне. А вот если Аделаида ошибалась и не видела своих ошибок – наставал судный час!