И князь поехал с ними, поддался минутной слабости, вспышке старых страстных привычек, послушался льстивых речей искусителей. Много было выпито вина, много сказано безумных речей, кипело веселье и страсти... А с гор лился тихий звон, точно будил уснувшую совесть. Дружине же не терпелось воспользоваться удобным случаем. «Ненавистно нам это черное гнездо, — говорили они князю. — Скажи только слово, мы расправимся с ним, разнесем его по камню...» Пьяная голова не давала отчета в действиях. Князь согласился, дружина не медлила; кони быстро донесли безумных всадников в тихий уголок земного неба, и пение смешалось с воплями и стонами умирающих, кровь полилась по ступеням храма, тихий звон сменился шумом и треском разрушения...
Последним на развалины приехал князь. Он уже отрезвел, уже заговорило сознание и совесть. Тоска снедала его. Одни развалины тлели на том месте, где он с такой любовью все строил. Он сел на церковный помост, ночная тишина ничем не нарушалась, стоны страдалиц прекратились, дружина уехала торжествовать свою победу. Он сидел... Страшно, безотрадно было на душе. Вдруг тихий стон рядом заставил его поднять голову... Перед ним стояла Жена с Младенцем на руках. «Ты изгнал Меня из Моего дома, ты разорил Мою обитель», — слова, полные упрека и неведомой силы, жгли сердце князя, а очи Ее... Они смотрели прямо в душу, и в них было столько печали, столько страдания, что князь содрогнулся от внутреннего трепета, закрыв лицо руками, он упал ниц... Когда он пришел в себя, никого уже не было. Тихий стон удалялся куда-то. Но образ видения все еще стоял перед ним. Откуда он знает эти глаза, этот лик? Почему это так взволновало его?.. Он встал, шагнул, наступил на обломок доски; она перевернулась. На него взметнулись скорбные очи — то была икона Богоматери из иконостаса. Так вот эти глаза, вот Кто явился ему, вот Кого Он оскорбил! «Ты разорил Мою обитель, ты выгнал Меня из Моего дома», — звучало у него в ушах. «Что же я наделал!», — крик вырвался из его груди. Он упал, обливаясь слезами, перед поруганной святыней, перед оскорбленной им Небесной Владычицей... «Ты разорил Мою обитель, ты выгнал Меня из Моего дома...»
Дорогие мои, не слышится ли этот укор и в нашей душе, может быть, и к нам обращен этот упрек? Не случилось ли с нами то, что мы свою душу, с детства чистую, полную устремления к небу и святой жизни, в угоду страстям, земным удовольствиям или обычаям мира опустошили, попрали все святое, разорили этот свой храм как нечто ненужное, лишнее, отринули от себя все благочестивое, спасительное? Не гнали ли мы от себя Матерь Божию своими дурными делами? Не нарушали ли святые заповеди Ее Божественного Сына? Ведь Она приходила к нам, часто приходила и приходит, но мы по своему безумию предпочитаем оставаться со своими греховными привычками, со своими страстями, вместо того чтобы открыть душу тем святым чувствам, которые приносят Ее благодатные посещения.