Он не жаловался на свое ужасное положение, не роптал на Бога и на царя, на то, что так безчеловечно его терзает судьба. Святитель знал, что он должен непременно стать жертвой за свою русскую паству и что час его близок…
Между тем, царь собрался войной на казанских татар. Был удобный повод покончить с опальным митрополитом. Проезжая мимо Отрочь-монастыря, царь послал к святому узнику своего опричника-бандита Малюту Скуратова, чтобы он задушил его. Святой страдалец провидел, что настал конец его жизни. Он всю ночь молился со слезами перед образом Спасителя. Вдруг дверь отворилась, и в нее протиснулся убийца. “Владыка святый, — издевательски сказал пьяный Малюта, — государь просит твоего благословения идти на Казань”. Святитель даже не оглянулся. Он стоял на коленях перед образцом и молился. “Владыка” — заревел опричник. “За чем пришел, то и делай скорее”, — кротко сказал страдалец Божий. Убийца набросился на митрополита, повалил его, надавил на лицо его подушкой и так держал, пока святитель совсем не задохнулся.
Господь чудодейственно прославил исповедника нетлением святых мощей его, во свидетельство торжества Правды Божией над неправдой человеческой.
Память святого Филиппа 9 января.
СВЯЩЕННОМУЧЕНИК ГЕРМОГЕН, ПАТРИАРХ МОСКОВСКИЙ
Пастырь добрый полагает жизнь свою за овец (Ин. 10, 11).
Проснись, страдалец, и взгляни:
Земля твоя Русская — в дивной славе,
Блистают ночи, сияют дни,
Христова правда лишь вновь в опале…
“Ешь солому!” — раздался грубый голос сверху. И к ногам святителя упал сноп ржи. Измученный, обезсиленный Щатриарх всероссийский Гермоген поднял бледное лицо на окно, откуда падал слабый луч света. Ему казалось, что голос, раздавшийся за окном, очень знакомый. “Не иначе это один из московских бояр так радушно питает своего патриарха, — подумал святитель. — Эх, времена, времена, — прошептал он, — как слаб человек без веры и правды Божией!”
Упав на земляной пол темницы, святитель долго лежал неподвижно. Казалось, что он, измученный, истерзанный, всеми покинутый, набирался сил от родной матери-земли. Только она была с ним — святая русская земля! Распростершись на ней, святитель молился. “Господи, — шептал он, — спаси русскую землю. Матерь Божия, спаси Православную веру, спаси русский народ!”…
Шепот стих… Наступила жуткая тишина. В живой могиле не слышно даже малейшего шороха. Только откуда-то сверху, через толстую каменную стену и узкое окно, доносился рокот столичной жизни: глухие голоса, цокот конских копыт. “Господи, — снова раздался стон в сыром подземелье, — лучше мне здесь умереть, чем видеть Русь окатоличенной, а святое Православие — поруганным… Господи!” Казалось, что слабое, изможденное тело Патриарха бьется о сырую землю… Он рыдает… Потом снова все стихло.