Ласково взглянув на девочку, он взял свой топорик и быстро скрылся в лесу.
Где ты теперь, наш великий молитвенник и печальник земли русской? Вещие слова твои сбылись!.. Россия плачет о своем блудном сыне… а его все еще нет… и вернется ли он в свой дом отчий?..
Когда возмужал я, раздела просил,
И он на раздел согласился.
Он часть от имений своих отделил,
И я с ним надолго простился…
На рубеже решающих столетий (XIX-XX) Господь дал земле нашей великого молитвенника и ходатая — преподобного Серафима Саровского чудотворца. Яркое светило осияло собой всю великую Русь, весь мир и зашло медленно за темный горизонт… Но светлые и теплые лучи его все еще сияют в мире и мы, бедные, слабые, оставленные, беззащитные, оледеневшие, согреваемся ими…
Чувствуешь ли ты, дорогой читатель, теплоту этих благодатных лучей?
Святое Евангелие преподобный Серафим всегда носил за пазухой. А жизнь его была открытым радостным благовестием. Там, где он подвизался, теперь шумит ветер. Птицы садятся на развалины великих святынь и печально поют… Густая и колючая проволока держит в заключении дивный ансамбль
Саровской пустыни. (Сейчас деятельность монастырей в Сарове и Дивееве возобновлена, 1 августа 2003 г. произошли всенародные празднования 100-летия прославления преподобного Серафима Саровского — прим. ред.)
Но истоки святой Великой любви преподобного Серафима ничем не связать! Ничем не заключить! Они разлились по всем благородным сердцам и всему миру.
“Рыдай, кипарис, ибо упал кедр” (Зах. 11, 2).
Генерал, увешанный орденами, пришел в келью преподобного Серафима. “Радость моя!”, — приветствовал его старец, поцеловал и усадил на деревянную скамью. Затем, тыча пальцем в ордена, стал приговаривать: “Этот вот — за турков, а этот — за Альпы, а этот — за Париж, а этот вот — за Рим, а этот — за… ром”. Глядя на генерала, старец хитро улыбался: “Вот, радость моя, сколько их у тебя!”
Карьерист понял, что Преподобному все открыто. Опустившись на колени, он стал снимать свои ордена и класть в кучу.
“Вот оно что, радость моя, жизнь-то какая, — говорил старец, — правда-то всего дороже!”
Губернатор города Н., здоровый, цветущий, пришел к старцу. “Идем, радость моя”, — сказал ему Преподобный и поманил за собой. Вошли в темные сени. Во тьме стоит гроб. Старец молча зажигает свечи и ставит их по углам гроба. У губернатора — лед на спине, волосы на голове поднялись. Преподобный печально смотрит ему в глаза.
“Когда?” — весь дрожа спрашивает губернатор.
“Завтра, в двенадцать”, — тихо говорит старец, и ведет его исповедовать.