Научно-исследовательская деятельность меня тогда не слишком привлекала. Занимался я ею лишь в той мере, в какой это было нужно для диссертации («ученым можешь ты не быть, но кандидатом быть обязан») или для участия в научных сборниках, что в провинциальных вузах, где я преподавал, ценилось исключительно высоко.
Преподавательская работа, напротив, мне всегда очень нравилась. Я любил читать лекции и понимал, что мне это удается, любил общаться со студентами и (что греха таить) ловить многообещающие взгляды студенток… Что по сравнению с этим могла дать научная работа!
Совсем по-другому относились к научной деятельности мои старшие друзья и наставники Михаил Павлович и Юрий Давыдович Левин, с которым я подружился еще в университете и который теперь тоже трудился в Пушкинском Доме. В их шкале ценностей научная работа занимала самое высокое место, тогда как преподавание находилось неизмеримо ниже. И тот и другой не раз подталкивали меня заниматься «настоящим делом». Михаил Павлович, который знал меня с третьего курса университета и проверил на дипломной работе о Маргарет Гаркнесс (я писал об этом выше), считал, что у меня какие-то особые способности к историко-литературным разысканиям, и не раз упрекал за то, что, как он говорил, я «зарываю свой талант в землю».
Во время одного из таких разговоров он сказал: «Вы, наверное, знаете, что когда Пушкин был в Южной ссылке, он сблизился с английским врачом философом-атеистом доктором Гутчинсоном. Что это за личность и почему им так заинтересовался Пушкин, так пока никто и не прояснил. Вы уже достаточно натренировались на Гаркнесс, на этом, как его, Брэмсбери, на Ваших забытых социалистических поэтах, которых, откровенно говоря, невозможно читать даже в прекрасном переводе Юрия Давыдовича. Переключите-ка свой замечательный талант на одесского знакомца Пушкина доктора Гутчинсона!»
Биографией Пушкина я, по правде сказать, тогда не интересовался, хотя искренне любил его поэзию и знал многие его стихи наизусть. Как он попал в Южную ссылку, что он там делал, я, если и знал в школьные годы, то уже изрядно позабыл. О докторе Гутчинсоне я, естественно, нигде и никогда не слышал. Но подумал: раз Михаил Павлович так подробно об этом рассказывает и предлагает мне этим заняться – надо попробовать.
Занялся я этим далеко не сразу, а когда решил, что пора уже заняться, не очень представлял, с чего начать. Я уже по опыту знал, что если Михаил Павлович говорит, что ему что-то не известно, значит, в общедоступных справочниках об этом ничего сказано не будет и в нормальные библиотеки и соваться нечего. И действительно: я очень быстро убедился, что ни одно справочное издание никаких материалов по этой теме не содержит. Поразмыслив, я отправился в библиотеку Военно-медицинской академии. Там я нашел английские и французские медицинские журналы пушкинской поры и после долгого изучения содержащихся в них объявлений, протоколов заседаний различных медицинских обществ и т. п. облик доктора Хатчинсона (которого Михаил Павлович на старый лад именовал «Гутчинсон») стал приобретать определенные очертания. Становилось даже понятным, чем он мог заинтересовать Пушкина. Я решил, что пора познакомить со своими находками и соображениями Михаила Павловича: набросал всё это на первой попавшейся под руку старой пожелтевшей бумаге и отправился в Пушкинский Дом.