«Красные мундиры»[15] помогли Батистине подняться в карету с плотно задернутыми шторками. Девушка едва успела рассмотреть множество палаток, стоявших вокруг той, где ее допрашивали. Вдалеке какой-то странный гортанный голос выводил незнакомую мелодию. Карета тронулась. Батистина поняла, что они проезжают через военный лагерь, Они часто останавливались, видимо чтобы пропустить встречную телегу, пушку или другую карету.
До ушей Батистины долетали взрывы смеха и короткие, отданные грубыми голосами приказы, которых она не понимала.
Полковник Бамбертон, относившийся с явным неодобрением к плану молодого капитана, был мрачно молчалив и только беспрестанно теребил свои усы. Жорж-Альбер воспользовался тем, что суровый офицер не обращает на него внимания, и тайком немного раздвинул шторки. В английском лагере от множества горящих факелов было светло как днем. Там царила такая же суматоха, как и на дороге к Валансьену. Жорж-Альбер бесцеремонно ткнул Батистину рукой в бок, чтобы она тоже посмотрела в окошко. «Красные мундиры» разгружали телеги и тележки с боеприпасами, без конца сновали туда и обратно; и, вообще, все это напоминало потревоженный улей.
— Bloodi french gile![16] Противный маленький француженка! — взревел полковник, переходя на ломаный французский, чтобы у Батистины не осталось никаких сомнений в том, как он относится к проявленному ею любопытству. У него был ужасный английский акцент. Бамбертон быстро задвинул шторки, продолжая что-то зло ворчать себе под нос.
«Грубиян! Хам! Дубина!» — ругательства так и просились на язычок, но Батистина благоразумно промолчала.
Карета мягко катила по дороге. Батистине показалось, что они проехали около полулье. Девушка поняла, что они выехали за пределы лагеря, так как колеса застучали по мостовой, и в узенькую щелку Батистина смогла разглядеть улочку какого-то городка.
Вдруг карета остановилась. Дверцы распахнулись, по бокам встали четверо солдат. Бамбертон почти втолкнул Батистину в сад перед большим красивым домом. Они быстро поднялись по ступенькам и вошли внутрь.
Дом принадлежал, должно быть, нотариусу или какому-нибудь представителю судейского сословия. Здесь приятно пахло воском, лавандой и мылом, как во всех голландских и фламандских домах, ибо всем известно, что голландки и фламандки помешаны на чистоте. Они прошли через гостиную, миновали столовую. За окнами простирался большой парк. Ветви деревьев заглядывали прямо в окна. В доме было полным-полно англичан.
Батистина посмотрела на Жоржа-Альбера и тяжело вздохнула. Да, с ними сейчас обращались хорошо, но было совершенно ясно, что оба они пленники. И поведение полковника ясно говорило о том, какова будет их участь.