А мы звали на помощь тральщики. Мы не могли идти в Финский залив, перегороженный минами. Это было бы равносильно самоубийству.
Как командир изощрялся в словесности! Он кодировал фамилий членов экипажа и их биографии. Он кодировал стихи и ругань, курсантские прозвища знакомых офицеров, имена их жён и детей. А в штабе качали головами и говорили: «Значит, и списки личного состава тоже известны противнику и кто-то из офицеров взят живым».
Мы болтались в море, расходуя последние тонны топлива. У нас один за другим ломались механизмы. И только люди стояли на местах. Потому что человек не механизм и выдержит что угодно. Радист сыпал и сыпал в эфир морзянку. У радиста были железные нервы. И нам ответили.
Командир дивизиона взял два тральщика, четыре охотника и сам повёл их навстречу «провокации».
В условленном квадрате моря мы в перископ увидели мачты своих кораблей. Тотчас продули главный балласт. Подводная лодка вылетела на поверхность изуродованная, но страшная в своей решимости. Охотники шарахнулись в стороны и навели на нас пушки.
Наводите, ребята! Даже стреляйте. Это всё ничего по сравнению с тем, что испытали мы, увидев родные флаги.
Когда пришли в Таллин, наши товарищи, прежде чем поздороваться, ощупывали нас и только потом пожимали нам руки и долго мяли в объятиях.
Утром на вторые сутки боевого похода подводная лодка «Малютка» была вынуждена погрузиться, заметив на горизонте дымы вражеских кораблей. Атаковать их она не могла, так как несла в своих торпедных аппаратах не торпеды, а мины, которые надлежало выставить в водах противника. Задача была не очень рискованная, но требовала тщательной скрытности. Предстоял большой переход в чужих водах.
И теперь вот, уже во второй половине дня, лодка шла на глубине малым ходом и акустик с утра слышал по корме монотонный звук винтов трёх кораблей. Он не приближался, не отставал, а зудел в ушах.
Уже вся команда знала, что лодка обнаружена и три корабля идут за ней, держась всё время на одной дистанции. Озадачивало, почему они не атакуют глубинными бомбами.
Моряки часто поглядывали на механика. Тот чувствовал на себе эти взгляды и стоял, прислонясь спиной к холодной шахте перископа. Стоял и перебирал в уме: что упущено? Неужели плохо промыли надстройку лодки и теперь на поверхность всплывают масляные пятна? Но перед выходом погружались в бухте и с катеров ничего не заметили — ни масляных пятен, ни пузырьков воздуха из баллонов, размещённых в надстройке. Может, теперь стала пропускать одна из топливных цистерн? Но с чего бы вдруг: не было ни ударов, ни шторма, после которого могли бы разойтись швы в металле.