Но так или иначе, а противник висит на хвосте и люди вправе коситься на механика.
Командир сидел за штурманским столиком, положив голову на расстеленную карту. Штурман примостился на комингсе круглой двери, подсунув под себя покрашенную суриком аварийную доску. Остальные люди стояли на своих местах и молчали.
На обед выдали холодные консервы. Электрокамбуз не включали: экономили энергию аккумуляторной батареи.
Утром, когда поняли, что лодка обнаружена, пытались оторваться. Лодка бросалась вправо, влево — и три корабля делали то же самое, словно привязанные к лодке тросами.
Так с утра, не переставая, слышит в наушниках акустик, как винты трёх кораблей нудно сверлят воду.
Командир оторвал голову от стола и продолжал свои мысли вслух.
— Хотят взять измором. Если с темнотой не отстанут, — значит, следа за собой не тянем, просто слышат нас хорошо. Энергии батареи хватит до вечера?
Механик повернул голову к командиру, посмотрел и ничего не ответил. Командир чуть заметно кивнул ему и отвернулся, разглядывая карту. Матросы переглянулись и потупились.
Отлежаться на глубине лодка не могла. Под килем был целый километр. На такую глубину подводники опускаются только мёртвыми.
К вечеру выключили все механизмы, которые съедали хоть сколько-нибудь электроэнергии. Потушили все лампочки, за исключением трёх: над штурманским столом, у рулевого и в рубке акустика.
Отсеки погрузились в темноту. Люди молчали. В этой темноте и тишине как-то особенно чувствовалось, насколько велико море за тонкой, меньше сантиметра, оболочкой лодки и как ничтожно мала по сравнению с ним лодка-скорлупка, начинённая механизмами и людьми. Дышать становилось всё труднее и труднее, но регенерацию не включали — экономили: впереди, если удастся оторваться от противника, ещё много-много подводных переходов. А до вечера можно подышать и этим воздухом.
Дверь акустической рубки отворилась, показалась голова с мокрыми волосами, акустик громко дышал, открыв рот: воздух в отсеке был не такой жаркий, как в рубке, нагреваемой лампами приборов. Акустик содрал с головы наушники и простонал сквозь зубы:
— Сейчас кусаться начну... Зудит и зудит... Зудит и зудит.
Ему никто не ответил и даже не посмотрел в его сторону. Акустик медленно, через силу надел наушники и привалился к переборке, потом поднял голову, почувствовав, как кто-то коснулся ремней наушников. Перед ним стоял командир.
— Дай-ка послушаю, — тихо сказал он, протискиваясь в рубку.
Надел наушники, сев на место акустика, и долго, ссутулившись, сидел, положив руки на колени. Потом снял наушники и вздохнул: — Да, это большие тральщики, угольные. — Он спохватился, что его могут услышать матросы, и продолжал про себя: «Тральщики с паровыми машинами и котлами, работающими на угле. Глубинных бомб у них, видимо, нет, иначе бросали бы. Наверно, вызвали миноносцы или охотники, а сами следят. На каждом тральщике по две семидесятимиллиметровых пушки и по нескольку зенитных автоматов. Всплыть и вступить с ними в артиллерийский бой, имея одну сорокапятимиллиметровую пушку?.. Даже в случае если удастся отбиться, попадания в лодку неизбежны. Придётся вернуться на базу для ремонта, не достигнув цели. Были бы торпеды — другое дело».