– Да, звучит правдоподобно, – говорю, – у казаков красивая форма. Но что же делать?
– Есть такая фраза: «никогда не доверяй тому, кто старше тридцати».
– Да, это отличная фраза, тут все просто и понятно, когда тебе до тридцати, но мне-то уже больше тридцати. Что же мне, не доверять себе?
– Ну вот, ты уже начинаешь эти послетридцатные песни: «все не так просто, и в каждом вопросе миллион подводных камней», боюсь, это как волосы в носу, однажды ты просыпаешься, и они у тебя есть, и это уже навсегда.
– Что поделать, я стал умнее, чем тот я, которому было восемнадцать. Мне казалось, что становиться умнее – это хорошо. Что мне теперь, взять дрель и высверлить у себя из головы все эти лишние знания, усложняющие устройство мира, чтобы оставить только панк-рок? Оставаться верным себе – не значит не меняться. Не меняются только камни. Если ты не меняешься, значит, нет движения, значит, ты мертв.
– Важно не то, что ты стал умнее, а что стал мягче и нерешительнее, тебе есть что терять. Кстати, в сарае как раз есть дрель! Мы еще можем остановить это занудство!
– Но это нормально. Точнее, это хорошо! Не меняется чувак, который стоит у магазина «Зиг-Заг» уже лет двадцать и говорит: «дайте ялтинским панкам на водку!» Вот это, конечно, true! Или перед отъездом в Москве я смотрю, какая-то толстуха-хипстерша едет на самокате в детских штанах на лямке, одетая во всякие такие их пестрые одежды, а когда она подъехала ближе, я понял, что ей лет шестьдесят. Это, конечно, тоже true.
– Ах, ну да, одиннадцатая заповедь, про нее все время все забывают – «старикам нельзя ездить на самокатах!». Да ты эйджист! Как твой психиатр, хочу тебе сказать, что ты боишься старости и от этого ненавидишь стариков!
– Да не в самокате дело. Можно, конечно, кататься на самокате в любом возрасте. Глупо обманывать себя и делать вид, что тебе шестнадцать, когда тебе шестьдесят. Будь собой, принимай себя таким, какой ты есть...
– Но, чувак, она чувствует себя на шестнадцать, она раскрепощена, и, например, готова загорать голой в сквере на Болотной. Ей совершенно нечего принимать.
– Хорошо, может это глупо только для меня. Хотя я уверен, ты меня понимаешь, это такое же ощущение, как когда ты видишь, как бывшие леваки разъезжают на тачках за миллионы, но при этом по-прежнему ведут разговоры о Кропоткине, будто бы они все те же «старые добрые волосатые хиппари» из шестьдесят восьмого. Все должно меняться, все должно быть органично. Вот Игги Поп – органичен. Он рокер, он верен себе, он старый и морщинистый, но по-прежнему крутой. Он больше не бьет бутылки об голову, не достает член на концерте, наверное, не бухает и не колется героином – потому что всему свое время, это было круто в двадцать пять и было бы неестественно сейчас. Вообще, со временем понимаешь, что «True till death» – это скорее о death, чем о true. К моему возрасту большинство приличных оголтелых рокеров были уже мертвы, разве что Джи-Джи каким-то чудом протянул на пару лет дольше, да Горшок умудрился дотянуть почти до сорока с менталитетом пятнадцатилетнего, а все остальные... Сид Вишез навсегда останется малолетним придурком и рок-звездой, как и Джим Моррисон, и все эти ребята из клуба 27, которые справились с собой сами, они останутся true. Они уже точно никогда не будут как Игги. Или наши друзья... Моня навсегда останется обаятельным кудрявым раздолбаем панк-рокером на скутере, другом всего мира, парнем с татуировкой «Thanks mom I’m punk» на заднице. Если ты несмотря на то что уже пару раз убрался, продолжаешь гонять на скутере накуренным и пьяным, потому что это твой стиль жизни, и ты не собираешься его менять, а шлем неприемлем, поскольку портит тебе прическу – у тебя мало шансов, нужен хотя бы небольшой компромисс.