Были у нас в последнем классе несколько выдающихся лекторов, они-то и будили в нас жажду знаний и любознательность. Они вносили жизнь и вызывали работу ума среди сонного нашего обучения. В их лекциях было столько осмысленности, захватывающего интереса, это вызывало в нас такой энтузиазм, что мы точно воскресали от какой-то умственной дремоты, предавались шумному восторгу, ходили точно в блаженном чаду. В числе этих лекторов был высокоталантливый профессор Шульгин, читавший нам курс всеобщей истории[119]. Затем преподаватель русского языка
и русской литературы, который везде умел оттенить нравственную сторону исследуемого предмета. Он поднимал наш дух, нравственно нас просветлял своими рассказами об идеалах высокой героической жизни. Все, что он говорил, глубоко западало нам в душу. Но к несчастью, такие лекторы были исключениями. Мы проходили русскую историю, географию, изучали минералогию и т.д., но все это мы учили в зубрежку, не отдавая себе отчета в том, что мы учили. Изучая подробно водные системы, великий <балтийско-волжский> водный путь, мы не имели ни малейшего понятия о математической и физической географии. Отчеканивая точно молитву свой урок и нанизывая одно географическое название на другое, мы затруднились бы нанести их географическую сетку, с определением долготы и широты. <...>
Хотя классные дамы в маленьких классах принимали большое участие в наших занятиях, но часто их требования не сходились с требованиями учителей, и это нередко мешало нашим успехам.
Вообще в старших классах мы были более заинтересованы учением, не выжидали с таким болезненным чувством окончания всякого урока и не прислушивались напряженно, с бьющимся сердцем, к тому, скоро ли раздастся звонок. В маленьких же классах учение шло плохо, нам не давалось, и все, что мы делали, делали с мучительным чувством.
Что касается практического образования, то есть такого, которое по теории должно быть принадлежностью каждой девушки, то кроме изучения кулинарного искусства по вышеназванной системе изучалось еще рукоделие, но мало кто в нем успевал. Я, по крайней мере, вышла из института, не умея как следует взяться за иголку, не могла сделать даже простого шва. Мы на уроках рукоделия что-то якобы шили, опять распарывали, переделывали, но ни одной цельной вещи не выходило из наших рук. Кто не хотел шить, мог только держать иголку в руках и ничего не делать.
Зато у нас вне классных уроков занимались деланием разных изящных мячей, которые обматывали разноцветными шелками, придавая мячам самые замысловатые и красивые узоры. Всевозможные комбинации геометрических фигур выходили на этих мячах. Ученицы конкурировали между собой в придании мячам изящества теней и рисунков. Приготовлялись они для поднесения учителям и классным дамам на праздниках. Кто помилее был сердцу, тому старались дать красивее и лучше. Ничего подобного по красоте форм я потом не видела. Искусство это так и ограничивалось стенами института.