Быстро развертывает и читает: «Любопытство бывает наказано!» Побагровела, как вареный рак, — пейсики ее затряслись. «Кто писал записку?» — допрашивает она. Меня, бедную, поставила на колени посреди класса. На допрос m-elle Ав—а: «Кто писал?» — все молчат. Додо М... уже хотела сознаться, как все знаками молили не говорить, предчувствуя, что от мстительной классной дамы не будет пощады.
Не добившись признания, она придумала наказать нас после обеда, когда все будут гулять в саду. Она заперла нас всех в большую беседку так, чтобы весь институт видел, как отличилось наше отделение; просить прощения мы не стали и смиренно все отправились в импровизированный каземат. Заперев на ключ и спрятав его в карман, она ушла в свою комнату, уверенная, что никто не уйдет из этой темницы.
Не тут-то было! Я, пишущая эти воспоминания, ушла из-под замка!
― Надя Ковалевская, к тебе приехал папа, — подбежав к окну, сказала мне Соня X...
― Как быть? Как уйти тебе, бедная? — говорили мне девицы. — А вот как: мы тебе пособим, вылезай из окна.
И несколько девиц помогли мне выбраться в окно. Я стремглав, задними аллеями, через черный ход пробралась в комнату m-me Sarge, куда всегда приезжали мои родители, так как она была знакома с ними и меня очень любила. Кажется, только один раз в моей институтской жизни я не умоляла отца посидеть подольше и даже была рада проститься с ним, чтобы скорее попасть на назначенное мне мегерой место. Папа был очень удивлен, видя мою рассеянность, но мне было стыдно сознаться в нашем наказании, и я смолчала.
Простясь и не проводив отца до швейцарской, как я это делывала всегда, я через несколько секунд тем же путем и способом, с помощью карауливших меня подруг, сидела в беседке как ни в чем не бывало. В два часа m-elle Ав—а отворила нашу тюрьму и повела в класс на занятия; о моем путешествии так она и не узнала, как не удалось никогда узнать, кто писал злосчастную записку...
Наконец настало тревожное время приготовления к выпускным экзаменам! Занимались усидчиво, целый день, даже вставали в 4 часа ночи; выпросив огарок у нашей «воспитанницы» Маши, очень доброй девушки, мы по кучкам, то есть несколько дружных между собою девиц, садились долбить уроки к экзамену. У меня экзамены прошли вполне удачно, так что я была назначена отвечать на царских и публичных экзаменах. Надо пояснить, что на эти последние вызывались не все, а только лучшие ученицы, иначе было бы утомительно выслушивать 200 с лишком девиц; на эти экзамены полагалось только два дня. Каждая из нас, разумеется, прекрасно знала заранее назначенный для нее билет, и кажется: чего бояться? Ан нет! Как вызовут, бывало, к доске, сердце готово точно выскочить. А начнешь отвечать, страха как будто и не бывало! То же самое, даже еще более, мы испытывали и на главных инспекторских экзаменах, решавших участь наших занятий за все шесть лет, так как по отметкам на них выдавались нам награды и аттестаты. Экзамены происходили в присутствии начальницы, попечителей, инспектора, учителей, <принца> Петра Георгиевича Ольденбургского.