Потом композицию собственного сочинения, медленную и мрачную, у которой не было
начала и конца. Это была бессмыслица, потому что я начала с середины, а каждый знал, что
в песне должно было быть начало и конец.
У моих недостатков был здравый смысл и установленные нормы, что также
ощущалось запретным и опасным. Опасным, потому что это были изменения. Изменени я
5 Всемирно известная компания — производитель фортепиано. Рояли "Steinway&Sons" известны своим мягким
и сочным звучанием, а также достаточно большим сопротивл ением клавиш клавиатуры .
48
Накал Страстей
Пенни Рейд
меня. Я чувствовала, что изменилась, причем коренным образом, когда начала играть все в
басовом ключе.
Это была моя песня.
Ну и что, что у нее не было начала и конца? Ну и что, если это была бессмыслица?
Что с того?
Она была моя, и недостаток рациональности делал ее еще более привлекательной. Я
любила ее. Для меня она была красивой.
— Благоразумный, — сказала я в пустую комнату, не спеша двигая левой рукой над
клавишами. — Практичный, рассудительный, обоснованный, рациональный, реалистичный...
— Каждое слово прерывалось аккордом в си минор.
Шуберт говорил: "Относитесь к си минор как к ключу, выражающему спокойное
принятие судьбы", но я использовала его, как боевой клич. Правая рука присоединилась к
левой, чтобы соединить высокие ноты и басы, сладкая мелодия, как крики и вздохи тоски.
Но потом я поняла, что крики шли не от рояля. От меня. Я плакала. Я по-настоящему
рыдала, громко, неряшливо и сердито. Я отдалась этому, и пьеса стала ускоряться, быстрее,
громче, было хорошо отпустить контроль. Как освобождение. Как открытие чего-то
стоящего, но до этого момента погребенного.
Я так не плакала очень давно. Слезы достигли апогея, также, как и песня... И тогда я
больше не смогла играть. Я остановилась на середине строфы, сложив руки на пюпитр,
оперевшись головой и плача.
Хотя это были не обычные спокойные слезы. Они были все такими же неряшливыми
и мокрыми. Неконтролируемыми и неустойчивыми. Неспокойными и раздраженными.
Недовольными. Это были слезы страсти.
Намного ближе, чем хотелось бы, другая версия Кэйтлин Паркер закатывала глаза на
мой спектакль, желая указать на то, что я вела себя слишком чувствительно и по-детски.
Я была в состоянии контролировать ее, потому что я была не ребенком. На самом
деле, наконец-то я уже не вела себя по-детски. Я словно очнулась после глубокого сна, где
важны были только две вещи: быть умной и в безопасности. Я сделала первый шаг, оставив