— И чего тебе надо, Соня?
— Пригласите меня на танец, пожалуйста.
— И чего это ради я должен тебя приглашать? Ты же ниже меня в два раза, малявка.
— Не малявка, а Соня. И не в два, а в полтора. Ну пожалуйста, Петр Иванович.
— Не называй меня Петром Иванычем, я этого не терплю.
— Ладно, не буду, Петр Иванович.
— Ты что, издеваешься надо мной?
— Я не нарочно, у меня вырвалось.
— Ладно, пошли. Но только один-единственный раз, последний.
— Ой, спасибо вам, Петр Иванович, спасибо…
— Не смей называть меня Петром Иванычем, слышишь?
— Все, все, не буду…
— Ну и как каша? Понравилась? — В гостиную опять заглянула Прасковья Игнатьевна.
— Что? — переспросил недоуменно Петя, не освободившись еще от плена нахлынувших воспоминаний.
— Каша, говорю, понравилась? Что с тобой, Петруша? — спросила Прасковья Игнатьевна. — Ты не заболел часом?
— Нет, матушка, не проснулся еще, — ответил Петя. — Спасибо, все очень вкусно. Я пойду пройдусь, места знакомые огляжу. Спасибо, матушка.
— К двум часам приходи, обедать будем, — напомнила Прасковья Игнатьевна. — Смотри, не опоздай, отец этого не любит.
Петя поцеловал матушку и вышел в прихожую. Обмотал шею вязаным платком, надел шубу, сунул ноги в валенки, натянул ушанку и выскочил на улицу.
Эх, красота в Уфе зимой! Пусть морозы стоят по неделям, сугробы по пояс, зато солнца хоть отбавляй, а воздух! И что за воздух в Уфе — свежий, ядреный, душистый! Нет, не променять никогда Уфу ни на один из столичных городов! И дело тут не только в красоте, а в чем-то другом, чего не объяснить и не понять приезжему. Петр Мокшанский шел по Бекетовской и с восторгом вглядывался по сторонам. «Какие красивые и крепкие дома! Основательно поставлены, и у каждого дома свое лицо, наличники по-разному украшены, вязь железная по краям крыш, и за каждым домом сад, беседка для разговоров. Правильно батюшка говорил — вся Уфа в садах, как невеста в нарядах! А вот и Успенская с ее бесконечными лавками, книжный магазин Блохина, Гостиный двор, часовенка, ах как же она красива! А вот и отцовские лавки, издали видать. Зайти к батюшке или не заходить? Пожалуй, не зайду, а прогуляюсь, сколько душе угодно». Ноги сами несли его к заветному месту — Случевской горе, хотя он этого не осознавал и не понимал. Всех уфимцев во все времена тянуло к этому заколдованному месту. И вроде нет ничего особенного, а тянет, словно магнитом, и сопротивляться этой силе нет никакой возможности.
Почти вслепую промчался Петя по Уфе и очнулся лишь только тогда, когда очутился в деревянной беседке у речного обрыва. Кудрявые ели в снегу, тонкие белоствольные березки и величавая река, скованная льдом, как панцирем, молчит, словно что-то скрывает, таинственное и суровое. Так и душа Петра — таит в себе что-то, а что — о том речи нет. Петя чувствовал, что в нем что-то происходит, но что — понять не мог, да и не хотел, не старался особо понять. Ему в этот час было гак хорошо, невыразимо хорошо и привольно. Эх, красота уфимская! Век бы на тебя любовался!