Обед продолжился, но уже более свободно и непринужденно. Изменившуюся атмосферу почувствовала и Соня, и решилась наконец посмотреть в сторону Петра, взглянула и тут же опустила взгляд. Ей на мгновение почудилось, что веселое и энергичное настроение Петра Ивановича как-то связано с ней, с их утренней встречей, и у нее закружилась голова.
— Петруша, — сказал явно подобревший Иван Александрович, — к пяти банька подоспеет, не забыл, как парятся?
— Не забыл, — ответил Петя. — Мы в Москве тоже мыться ходили.
— Мыться — это одно, а париться — совсем другое. Со мной пойдешь или с Сонькой? — И Иван Александрович громко загоготал.
Петр и Соня покраснели, а Прасковья Игнатьевна сердито вымолвила:
— Ну тебя, отец, к лешему. И что сказал, сам не понимаешь.
— Да пошутил я, пошутил, — пробовал оправдаться Иван Александрович, но оправдания его не приняли.
— Плохие шутки у вас, батюшка, — сказал Петя и вышел из-за стола.
— Ну вот и обиделся, — сказал Иван Александрович, — слова сказать нельзя. Прости меня, Соня, не со зла я. Пойду посплю перед банькой. Спасибо, Прасковья Игнатьевна, за обед, за угощение. О-ох, грехи мои тяжкие!
«Нет, батюшка не боевой, а боевитее всех будет, — думал с обидой Петя, поднимаясь по лестнице вверх в свою комнату. — Это надо ж такое придумать! Меня и Соню в одной бане упрятать! Нет, это не батя, это черт какой-то с копытами. А может, он умышленно меня с ней связал, может, у него замысел на это есть? Да не бывать этому никогда!» Донельзя раздраженный, он вошел в комнату и впотьмах, не зажигая лампы и не снимая одежды, повалился в чем был на застеленную матушкой кровать. «Не пойду в баню, пусть меня стреляют, не пойду». И спасительная дрема смежила его глаза.
Проснулся Петя от стука в дверь.
— Кто там? — спросил он и привстал на постели.
— Это я, Соня, — прошелестел тонкий голосок. — Петр Иванович, можно мне войти?
— Входи, не заперто.
Дверь отворилась, впуская на минуту сумеречный свет, и опять все стало темно.
— А почему у вас темно? Вы что, спите? — спросила Соня.
«И чего пришла? Никого не хочу видеть».
— Что, и соснуть нельзя? — ответил Петя.
— Нет, почему же, можно. Только грех вам, Петр Иванович, обижаться на своего батюшку.
Петя вскочил и зажег лампу.
— А ему дозволено надо мной смеяться? — крикнул он и увидел, как сжалась от крика хрупкая Соня.
— Петр Иванович, вы давеча сказывали, — Соня побледнела, но уйти не осмелилась, — что у вас этюды есть, тоесть картины предварительные. А можно мне их посмотреть?
— Смотри, только зачем тебе это? — Петя подошел к походному деревянному чемодану, отщелкнул замок и высыпал на пол рисовальные листы. — Смотри. — И снова лег на постель, повернувшись к стене, чтобы никого не видеть.