- Владимир Георгинович,
ну возьмите негром литературным! Я вам
по книжке в год писать буду! - Михаил
Елеазаров был готов хоть на колени
встать перед Сорокиным.
- Знаешь что, Мишаня?
Ээээээ... Иди-ка ты... эээээ... к Пелевину
лучше... в негры! Я думаю, эээээ... твои
услуги ему... пригодятся. Это он у нас
ммммм... что ни год... ээээээ... - то книга.
А я себе... ээээээ... как Рамштайн... эээээ...
цену набиваю... И раз в пять лет будет...
достачно. Мммммм... Лучше м-м-м-меньше,
да лучше... Потом... после твоего
ббббб-иблиотекаря... я как-то... ээээ... не
могу тебе доверять. Мммммм... Вот так,
поручишь тебе... ээээээ... фундаментальный...
уууууу... постмодернистский труд...
написать, эээ... а из под твоего пера...
ээээээ опять какая-нибудь х-х-х-х-хуйня
выйдет. Ааааа... А я затем... Эээээ...
оправдывайся... Перед читателями...
Мммммм... Некрасиво получится... Так
что... ээээээ... Миша, лучше не суйся... Не
по Сеньке ш-ш-ш-шапка... Быть негром у
меня - это... ммммммм... дело ответственное.
Да, Жорж? - Сорокин окрикнул своего лакея
и тот поднёс хозяину графин со спиртом.
Сорока налил из графина в рюмку, пригубил,
громко выдохнув и крякнув, он запил
спирт фужером мочи.
- Верно говорю, Жорж?!
- повторил Сорокин уже более уверенным
тоном.
- Так точно, сэр! - Жорж
энергично кивнул, убирая рвотные массы
и погружая пьяную в говнище Тину
Чертополох на носилки, сварганенные из
штакетника.
- И что мне теперь
прикажете делать, Владимир Георгинович?
- Елизар грустно посмотрел на своего
бывшего кумира обиженными и грустными
глазами. Глаза приняли коричневый
окрас.
- Не грусти, Мишаня.
Ты, я слышал, песняки хуяришь на гитаре?
Шансонье, бард и вся хуйня... иди, вон в
кабак или в переход. Не меньше заработаешь.
В день по пять штук делать будешь. У нас
народ любит бродячих музыкантов и подает
им щедро. По электричкам походи. С
афганцами спойся и спейся.
Елизар молча встал
из-за стола, не притронувшись к угощениям,
и ушел, как англичанин, не попрощавшись.
Внезапно развернулся и в сердцах хлопнул
дверью напоследок. Так, что люстра
закачалась, и пьяная Гей Герма-ника
вздрогнула. А Пахом дернул бровью и
продолжил обмазываться собственной
блевотиной. Светлана Баскова в этот
момент делала Пахому минет, ударяясь
макушкой о краеугольный косяк стола.
Поскольку она находилась в пьяном и
обдолбанном состоянии, ей всё было по
барабану.
Михаил Елизаров
выбежал из обители Сорокина и пошёл
ловить попутку, сигналя перед проезжающими
автомобилями вскинутой правой рукой,
как штурмовик на параде. Никто не
остановился, и Елеазару пришлось ехать
в переполненном автобусе. Там его никто
не узнал. За автографом никто к нему не
обратился. Кроме того, ему даже отдавили
ногу. Мишаня думал о том, как тяжело
стать знаменитым писателем у себя на
Родине. И что возможно зря он, наивный
осёл, вернулся сюда из Германии. Елизаров
ехал к себе в район Медведково, чтобы
полабать в подземном переходе вечерком.
Авось, кто-нибудь подаст. Или работку
подкинет. Мало ли? Вдруг кому-нибудь
вокалисты нужны. "В ансамбле буду
петь, бля!" - Елизар строил планы на
будущее, которое ему казалось не такими
пессимистичным, как настоящее.