5.
Философский и психологический подход
к жизни
Однако наши идеи
имеют печальную, но неизбежную тенденцию
не поспевать за изменениями в общей
ситуации. Иначе быть и не может, потому
что до тех пор, пока в мире ничего не
меняется, они остаются более-менее
приспособленными и, следовательно,
функционируют вполне удовлетворительно.
Значит, у них нет никакой убедительной
причины меняться и заново приспосабливаться.
Только после того, как условия изменятся
настолько кардинально, что возникнет
невыносимый раскол между внешней
ситуацией и нашими идеями, теперь уже
устаревшими, возникает общая проблема
нашего мировоззрения или философии
жизни, а вместе с ней встает вопрос о
том, каким образом могут быть
переориентированы или заново приспособлены
первичные образы, которые поддерживают
поток инстинктивной энергии. Их нельзя
просто заменить новой рациональной
формой, потому что она в слишком большой
степени была бы определена внешней
ситуацией, а не биологическими
потребностями человека. Более того, она
не только не перебросила бы мост к
первоначальному человеку, но и
заблокировала бы подход к нему. Это
вполне соответствует целям марксистского
образования, которое, подобно самому
Богу, стремится создать нового человека,
но уже по образу и подобию Государства.
Сегодня,
наши основные убеждения становятся все
более рационалистическими. Наша философия
уже не является образом жизни, как это
было в античные времена; она превратилась
в занятие исключительно для интеллектуалов
и ученых. Наши абсолютистские религии
с их архаичными ритуалами и концепциями
- самими по себе вполне оправданными -
выражают видение мира, понять которое
не составляло труда человеку Средневековья,
но которое для современного человека
стало чужим и не поддающимся пониманию.
Несмотря на конфликт с современным
научным представлением о мире, глубоко
сидящий инстинкт заставляет человека
цепляться за идеи, которые, если их
понимать буквально, принуждают его не
принимать в расчет все достижения разума
последних пяти столетий. Явно
преследуется цель не допустить его
падения в бездну нигилистического
отчаяния. Но даже когда он, как рационалист,
считает своим долгом критиковать
абсолютистскую религию, как буквальную,
ограниченную и устаревшую, он не должен
ни на минуту забывать, что она провозглашает
доктрину, символы которой, хоть их
толкование и можно подвергать сомнению,
тем не менее живут своей собственной
жизнью в силу их архетипического
характера. Следовательно, интеллектуальное
понимание ни в коей мере не является
незаменимым во всех случаях, и к нему
прибегают только тогда, когда чувства
и интуиция не могут дать достаточно
точной оценки, то есть в случае с людьми,
для которых наиболее убедительным
является вердикт интеллекта.