Через несколько
лет, во время каникул, он снова попал в
Б и провел там несколько дней, совершая
длинные прогулки по окрестностям.
Немногие его знакомые нашли его несколько
странным, неразговорчивым, нервным.
После довольно продолжительной прогулки
он имел весьма утомленный вид и жаловался
на нездоровье, говоря, что чувствует
себя нервнобольным и хотел бы подвергнуться
гипнозу. Тут же он заболел воспалением
легких. Вскоре после этого у него началось
странное возбуждение, быстро перешедшее
в буйное умопомешательство. Его привезли
в дом для умалишенных, где он целыми
неделями был страшно возбужден. Он был
совершенно помешан, говорил отрывистыми
фразами, которых никто не мог понять.
Возбуждение и агрессивное отношение к
окружающим бывали так велики, что
несколько служителей должны были его
сдерживать. Постепенно возбуждение и
агрессия стали стихать, и однажды он
вдруг опомнился, точно от долгого
запутанного сновидения. Вскоре он стал
отдавать себе ясный отчет в своей
болезни, и через некоторое время его
выпустили из больницы вполне оправившимся.
Вернувшись к себе, он снова погрузился
в работу и в следующие годы издал
несколько выдающихся сочинений по своей
специальности. Жил он исключительно
для своих книг, как затворник, отказавшийся
от мира. Постепенно он приобрел репутацию
черствого мизантропа, совершенно
лишенного понимания прекрасного в
жизни.
Через несколько
лет после первого заболевания краткое
каникулярное путешествие снова привело
его в Б. Он снова стал совершать уединенные
прогулки по окрестностям. Во время одной
из таких прогулок ему внезапно сделалось
дурно; он лег тут же, на улице. Его
перенесли в ближайший дом, где он пришел
в сильно возбужденное состояние, стал
делать "комнатную гимнастику",
прыгать через кровать, упражняться в
различных телодвижениях, громко
декламировать, петь сочиненные им самим
стихи и т.д. Его снова привезли в дом для
умалишенных. Возбуждение продолжалось.
Он хвастал своими великолепными
мускулами, своим прекрасным телосложением
и громадной силой; воображал, что открыл
закон, по которому можно выработать
прекрасный голос; считал себя великим
певцом и единственным в своем роде
декламатором, а также избранным Богом
поэтом и музыкальным импровизатором,
сочиняющим в одно и то же время и стихи,
и музыку к ним.
Печальное
противоречие всех этих фантазий с
действительностью резко бросалось в
глаза. Небольшого роста, хрупкий и
тщедушный, со слабыми мускулами,
атрофированными из-за сидячей жизни
кабинетного ученого, он отнюдь не
отличался музыкальностью; голос его
слаб, слух неверен; оратор он плохой,
ибо издавна заикается. В доме для
умалишенных он то занимался в течение
нескольких недель странными прыжками
и телодвижениями, называя их гимнастикой,
то пел, то декламировал. Через некоторое
время он стал спокоен и задумчив, часто
подолгу неподвижно смотрел перед собой,
иногда пел любовные песни, в которых,
несмотря на все несовершенство исполнения,
звучало прекрасное чувство любовной
тоски. Постепенно он стал доступен для
более продолжительных бесед.