Говорят, что однажды Пу послал бесценный подарок самому Императору: это была ваза, словно вырубленная из куска блестящего колчедана с вкраплениями звездчатого пирита, из-за чего казалось, что вся она охвачена огнем. По ее бокам расползались фарфоровые хамелеоны, менявшие цвет в зависимости от угла зрения наблюдателя. Пораженный искусной работой, Император стал расспрашивать своих приближенных о мастере, сотворившем такое чудо. Сановники отвечали, что имя мастера Пу, он был простым ремесленником, но теперь ему нет равных в гончарном деле, поскольку ведомы ему такие тайны мастерства, научить которым могут лишь боги или демоны. После этого Сын Неба послал Пу ценный подарок и повелел явиться во дворец.
Вот так простой ремесленник предстал перед Императором. Как и подобает, Пу трижды простерся ниц перед владыкой и смиренно ожидал повелений Сына Неба.
– Нам понравился твой подарок, – промолвил Император. – Он просто очаровал нас. В награду мы жалуем тебе пять тысяч серебром. Но награда будет утроена, когда ты исполнишь нашу волю. Слушай внимательно, о несравненный мастер! Ты сделаешь для нас вазу, видом и сутью не отличимую от живой плоти, – и запомни! – тело вазы должно трепетать от слов поэта, оно должно быть вызвано к жизни Идеей и отзываться на Мысль, обращенную к ней! Повинуйся и не вздумай возражать нам! Ты слышал наши слова!
* * *
Пу не зря считался самым искусным среди тех, кто когда-нибудь смешивал краски; изобретал новые формы, составлял эмали, смотрел на огонь в печи, определяя готовность фарфора. Но даже он ушел из дворца удрученным. Его не радовали пять тысяч серебром. Он думал: «Тайна жизни – это тайна Великого Дао. Как жалкому человеку заставить мертвую глину трепетать, подобно живой плоти? Кто кроме Бессмертных может вложить душу в творение рук человеческих?»
К этому времени Пу нашел колдовские сочетания цветов, отыскал ту поразительную пластику, которая и есть суть искусства гончара. Он постиг тайну соразмерности, вступил в волшебный поток совершенства, получил настоящий телесный оттенок; множество оттенков зеленого, бледно-желтый тон с золотым блеском. Он сумел воспроизвести цвет морского угря, древесной змеи, ночной фиалки, научился окрашивать фарфор в темно-красные, карминные и сиреневые тона – их так и не смогли воспроизвести после него. Но задача, поставленная Императором, приводила его в отчаяние. Вернувшись к себе в мастерскую, он все думал: «Как же ничтожный человек может вдохнуть в глину жизнь? Стоит ли дразнить богов, пытаясь подражать могущественному хозяину Великого Гончарного Круга, вылепившему весь этот мир? Ведь ему легче зажечь миллионы звезд, чем мне сделать один маленький кувшин?»