* * *
Однако повеление Императора надлежало исполнять, и упорный мастер со всем рвением принялся за дело. Но напрасно день за днем, неделю за неделей, месяц за месяцем, сезон за сезоном он старался, напрасно молил богов о помощи, напрасно взывал к Духу Огня: «О Дух Огня! Услышь меня, научи, помоги! Как мне, несчастному, вдохнуть в мертвую глину живую душу – как мне заставить ее отзываться на мысль и слово?» И вот однажды Пу различил в шелесте пламени тихий шепот: «Велика твоя вера, ибо ты просишь о невозможном! Подумай, как может человек понять непознаваемое? Разве у Мысли есть ноги, чтобы можно было увидеть ее следы? Можешь ли ты измерить дуновение ветра?»
* * *
Но Пу упорно продолжал свои попытки: сорок девять раз пытался он исполнить волю Сына Неба, но все было тщетно. Напрасно он изводил ценный материал, напрасно тратил силы, напрасно перепробовал все, что знал и умел. Удача отвернулась от него, а вот беда прочно поселилась в доме. Кончались деньги, дарованные Императором, и даже огонь в печи горел как-то жалко.
Неудачи сыпались со всех сторон. Те дивные цвета, которые мастер открыл в озарении, стали меняться, тускнеть и приобретать пепельный оттенок, а то и вовсе темнели, и фарфор становился похожим на кусок закопченной деревяшки. Глядя на все это, Пу снова взмолился некогда благосклонному к нему богу: «Дух Огня! Мало моего мастерства, чтобы придать глине свойства живой плоти, теплоту живого тела, трепет жизни. Без тебя мне не по силам эта задача! Помоги мне, о Дух Огня!»
И снова в шелесте и шепоте пламени послышался ему нездешний голос: «Можешь ли ты познать искусство Творца, создавшего Свод Небес, Чья кисть – свет, Чьи краски – цвета Вечера?»
И снова Пу трудился без устали, снова подбирал оттенки, но даже тогда, когда удавалось получить стойкие цвета, при обжиге поверхность фарфора никак не хотела обретать свойства живой плоти. Усилия рабочих пропадали впустую, упрямая глина сопротивлялась, и вместо подобия гладкой живой кожи из печи появлялась какая-то издевка. Фарфор походил на сморщенную засохшую сливу, или шел пупырышками и становился похожим на плохо ощипанную курицу. Силы Пу кончились. Он заплакал и вскричал, обращаясь к Духу Пламени: «О великий Дух Огня! Мне никогда не оживить глину, если ты не снизойдешь к моим трудам и не поможешь мне!»
И снова из печи для обжига вместе с шелестом огня пришел бесплотный ответ: «А можешь ли ты вложить дух в камень? Можешь ли мыслью поколебать устои гранитных скал?»
Иногда Пу казалось, что он вот-вот добьется желаемого. Цвета получались такими, как надо, форма безупречной и на вид почти живой, поверхность оставалась гладкой, без единой трещинки или морщинки, но рука не чувствовала податливой мягкости кожи, и поверхность вазы, хоть и выкрашенная в телесный цвет, все равно на ощупь отзывалась жесткой холодностью. Дыхание печи для обжига сводило все старания к нулю. И тогда Пу в отчаянии возопил: «Ты, которому я приносил тысячи жертв! За что ты покинул меня? Чем я провинился перед тобой? Как мне, ничтожному, несчастнейшему из людей, оживить холодную глину, как заставить ее трепетать от мысли и внимать словам, если ты не поможешь мне?»